- Прелюбодей египетский! – подтвердила мои мысли Яга. Я доел рулет и отодвинул тарелку.
- Спасибо, бабуль. В жизни ничего вкуснее не ел.
Яга забрала у меня тарелку и придвинула плошку клюквенного киселя.
- Вот как откушаешь – тогда и покличем.
Под её бдительным взглядом я откушал и кисель. Освежающий вкус кислых ягод приятно бодрил. Бабка клевала по одной всё ту же клюкву из миски.
Я закончил есть, и боярского посланца наконец поставили пред мои светлые очи.
- Здравствуйте, гражданин. По какому делу пожаловали?
- Ох, не вели казнить, батюшка участковый! Хозяин мой, Евстафий Петров сын Крынкин, прислали меня к тебе по делу зело важному. Просят проехать со мной на подворье боярское.
- Зачем? – спокойно поинтересовался я. Тоже мне, нашли выездную бригаду.
Боярский посланец беспомощно развёл руками.
- Да вы сами увидите, батюшка. Забор подворья боярского кто-то неведомый под покровом ночи словами срамными исписал!
Мы с Ягой переглянулись. Дубль два.
- Ехать ли, бабуль?
- Да уж поезжай, мало ли. Вдруг новое что.
- Слова новые? Так мне вроде хватает.
- Да ну тебя, Никитка! Следствие продолжать надобно. А то ведь смотри, второй случай уже. А ну как этот писарь заборный и до государевых палат доберётся? Поймал бы ты его – и дело к стороне.
- Поймаю, никуда не денется, - я встал из-за стола. – Сейчас переоденусь, и можем ехать.
Наш посетитель воодушевлённо кивнул. Я поднялся на второй этаж, быстро сменил домашнюю одежду на чистый комплект формы, надел фуражку и вернулся в горницу. Мужик поклонился Яге на прощание и резво дунул за дверь. Я неспешно вышел следом.
- Ты уж там осторожней, Никитушка, - заботливо напутствовала бабка. – А вечером и обмозгуем, что нового для следствия принесёшь.
Стрельцы вывели мне коня. Терпеть не могу передвигаться по городу верхом – да не очень и умею, честно говоря, но никакого экипажа Крынкин за нами не прислал. А жил он на северной окраине Лукошкина, где отгрохал себе целый посёлок. Далеко это, пешком часа два тащиться. Выхода у меня не было. Хорошо хоть конь был смирный, как раз для недоучек вроде меня. Я вскарабкался в седло, и мы выехали. Охрана у ворот махала мне вслед шапками.
Мне показалось, что в конце улицы мелькнула тощая долговязая фигура дьяка Филимона. Впрочем, я не был уверен – слишком далеко, и в целом, что ему от нас могло понадобиться? Фильку Груздева в милицию калачом не заманишь, да и нужен он нам тут, как коту лапти. Я на незначительном отдалении следовал за боярским посыльным. За полтора года, что я здесь, я успел неплохо изучить город, благо он не такой большой, каким кажется на первый взгляд, но имениями наших думцев никогда не интересовался. У некоторых я был – у Мышкина, например, по ходу следствия. Мышкин, кстати, уже год как в деревне срок отбывает, ему ещё лет пять вход в столицу закрыт. У Кашкина был в гостях, с ним у нас сложились тёплые приятельские отношения. Бодровское подворье только издалека видел – этот в самом центре, чуть ли не напротив государева терема. Теперь вот интересы следствия вели меня к Крынкину. Я бы и рад ограничить своё взаимодействие с боярской думой, да всё никак.
Наконец мы дотащились до северных окраин. Имение боярина почти примыкало к городской стене. В отличие от первого случая нецензурных заборных художеств, здесь фронт работ был больше в несколько раз. Чтобы расписать весь забор, окружавший владения боярина, потребовался бы не один час, поэтому наш неведомый преступник, видимо, решил не рисковать и отметился на самом видном месте – у ворот. Я рассмотрел несколько нацарапанных углём частушек, а также надпись, начертанную здоровенными буквами: «Верни награбленное!». Я едва не расхохотался. Робин Гуд какой-то, честное слово. Да этот лозунг на воротах всей думы писать надо.
Сам Крынкин не появлялся, но его дворня выстроилась передо мной, как на плацу. Я прошёлся вдоль шеренги боярской прислуги и задал уже ставший привычным вопрос:
- Кто-то что-то видел?
- Я видела, батюшка участковый, - вперёд, смущаясь, шагнула совсем юная барышня в дорогом парчовом платье. Дочь, что ли? Я думал, здесь только слуги. Под моим непонимающим взглядом девушка совсем стушевалась. – Агапка я, Евстафия Петровича подавальщица полотенец.
Что, простите? Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица. Подавальщица полотенец?! Да ещё в таком наряде… а, хотя понятно. Я жестом велел девушке подойти ближе.
- Кстати, а ворота охраняются?
- Охрану с ворот Евстафий Петрович на конюшню отправил, в наказание за провинность порке подвергнутыми быть, - доложил какой-то мужик. – Как поутру боярин проснулся, да как доложили ему, что ворота его центральные опохаблены – так и прогневались Евстафий Петрович.
Я хотел было высказаться относительно недопустимости телесных наказаний прислуги, но передумал. Моё мнение ничего не изменит, милиция и боярская дума никаких точек взаимного влияния не имеют. К тому же, если мне так уж хочется нести просвещение в массы, действовать следует через государя. Но не сегодня – и так дел по горло.
- Кхм… как закончат – охрану с ворот ко мне, я допросить их должен.
- Слушаемся, батюшка участковый!
Боярские слуги начали расходиться. Я обернулся к девушке.
- Простите, Агапка – это полное имя?
- В книге у попа записана Агафьею… - пролепетала она, не смея поднять на меня глаза. Я кивнул.
- Хорошо. Скажите, Агафья, где у вас тут можно побеседовать, чтобы без лишних ушей?
- Вы наедине хотите? Так про то у Евстафия Петровича спрашивать надобно… он от гостей такие вещи зело не любит.
Тьфу ты, прости Господи! Я не сразу понял, что она имеет в виду.
- Я хочу просто задать вам несколько вопросов. Если считаете нужным, уточните у боярина сами, но он вряд ли станет противиться. Полномочия милиции определены самим царём. За сопротивление следствию государь лично с него спросит.
Она смерила меня долгим испытующим взглядом и, видимо, решив, что мне можно верить, кивнула на резную лавку у крыльца.
- Вот здесь можете вопросы следственные задать. Никто не помешает, а всё ж мы на виду. Боярин не осерчает.
Ну, допустим, боярского гнева я не боялся. Мышкин, с которым мне довелось иметь дело в первые недели моего пребывания здесь, по знатности рода и значимости в думе был где-то в первой десятке – и всё же нам, фигурально выражаясь, удалось его свалить. И это я ещё спас боярина от почти неминуемой казни, государь собирался отрубить ему голову. Крынкин был всё же рыбой помельче. И кстати, почему я рассуждаю о нём, как о преступнике? Ну, то, что вся дума наперебой ворует из казны, к делу не относится, сейчас он – потерпевший, свидетель, в общем, кто угодно, но не подозреваемый.
Девушка села на лавку первой, расправила тяжёлые складки платья. Я искоса её рассматривал. Совсем юная, лет семнадцати максимум, причёсана тщательно, по моде, но платье парчовое носить не умеет, постоянно в нём спотыкается. По всей видимости, подавальщица полотенец допущена в барскую постель не так давно, не успела ещё с ролью фаворитки свыкнуться.
Мне уже доводилось иметь дело с господскими любовницами. Вспомнилась покойная Ксюша Сухарева, погибшая совершенно безвинно. Уж не знаю, любил ли её Горох, но жалел – это точно. Много на милицейском пути встречается безвременных смертей. Плюс пёс ещё этот… Так, отставить пса! Я пришёл не по этому делу.
- Скажите, Агафья, что вы видели сегодня ночью? Постарайтесь припомнить в подробностях.
Она вытянула из рукава кружевной платочек и принялась его теребить.
- Батюшка Евстафий Петрович ныне поздно легли, около двух было. Уснуть не мог долго, меня призвал. А уж опосля, перед тем как уснуть, пошла я на кухню воды испить. Видите, коридор стеклянный, - она обернулась и указала на длинный балкон на третьем этаже, тянущийся вдоль половины дома. Нетипичная, кстати, деталь для здешней архитектуры, я ни у кого такого не видел. – Вот по нему я и шла, ночь была глубокая. Тепло так, иду и думаю, как хорошо, соловьи заливаются, букашки жужжат…