- Тогда я Митьку с собой возьму, - решил я. – Одному скучно.
- И правильно, - поддержала бабка. – Пущай мальчонка при деле будет.
***
Мы с Еремеевым вышли во двор. Солнце стояло ещё высоко и припекало совсем по-летнему. Мимо медленно пролетел майский жук.
- Митька!
- Слушаю, воевода-батюшка! – с заднего двора показался наш младший сотрудник. – Готов к исполнению службы на благо родного отделения и святого отечества!
- Молодец. Шагом марш за мной к Абраму Моисеевичу. Ну что, Фома, до завтра, - я пожал сотнику руку и вышел за ворота. Наш младший сотрудник поспешил следом.
- Никита Иваныч, а что, в отношении Абрама Моисеича подозрения имеете? А ну как это он по ночам по городу шастает и заборы разрисовывает?
- С чего ты взял?! – изумился я.
- Ну дык а чего не? Ему скучно небось, вот и…
- Да ну тебя, Митька, - отмахнулся я. – Нет, мы идём по другому делу. Точнее, я иду по делу, а ты – просто за компанию.
Идти к Шмулинсону было недалеко, всего около получаса. Самый короткий путь вёл через площадь, а дальше – вдоль забора, окружавшего бодровское подворье. Отлично, заодно посмотрю, что там у них происходит.
Владения неформального лидера боярской думы окружал глухой трёхметровый забор, и увидеть оттуда я мало что мог. Однако пройти мимо всё равно было не лишним. Мы совсем немного не дошли до ворот, когда они бесшумно разъехались в стороны, и со двора выкатилась запряжённая тройкой коляска, управляемая мужиком в форменной тужурке. В коляске, откинувшись на подушки, с книгой в одной руке и раскрытым зонтиком в другой расположилась Лариска Бодрова. Заслышав шаги позади, она обернулась, узнала нас и растянула губы в приветственной улыбке.
Я никогда не общался с ней лично. Но, учитывая лютую ненависть её отца к милиции, мог не ждать ничего хорошего.
- День добрый, Лариса Павловна, - отстранённо поздоровался я. Будущая польская королевна серьёзно кивнула.
- Здравствуйте, Никита Иванович. Папá сказывали, следствию вашему срок до моей свадьбы?
- Так точно.
- Желаю вам удачи, - она вновь улыбнулась – спокойно и даже как-то… сочувственно, что ли? Я машинально поднёс руку к фуражке.
- Служу государю, Лариса Павловна.
- Бывайте здоровы, батюшка участковый!
Кучер стегнул коней, и коляска умчалась, унося Лариску прочь. Я поймал себя на том, что стою, как дурак, поднеся руку к козырьку.
- Никита Иваныч!
- А? Прости, Митя, задумался.
- А чой-то вы на боярышню засмотрелись как сладостраственно?
- Ты что несёшь, Митька! – аж подскочил я. – Не было ничего подобного. Просто поздоровались и обменялись парой фраз, ты сам всё слышал.
- А ещё меня жениться отправляете, - обиженно прогудел наш младший сотрудник, за что получил внеочередной подзатыльник. Тоже мне, психолог-самоучка. Нет, Лариска была очень симпатичной, но таких здесь много, а у меня и мыслей не было о том, чтобы приударить за дочерью Бодрова. Которая, к тому же, меньше чем через неделю в статусе жены кряковского наместника выдвинется в Польшу.
Когда мы проходили мимо ворот, те уже закрылись. Ворота бодровского подворья не открывались наружу или вовнутрь, как у прочих, - они разъезжались в стороны на особых полозьях. Я пытался разглядеть что-либо в щелях между высоченными стругаными досками – бесполезно, они были настолько плотно пригнаны друг к другу, что не оставляли мне ни шанса. Охрана проводила нас настороженными взглядами. Я изобразил максимально беспечное выражение лица. Бодров всё равно узнает, что участковый прогуливался мимо его владений – ну так и что теперь, улица – не его частная территория.
До Абрама Моисеевича мы дошагали без приключений. Ростовщик, гробовщик и портной по совместительству был дома – сидел на крыльце и рисовал на бумаге модель мужского костюма. Одежду, кстати, он шил действительно неплохую, но я ни разу у него не заказывал.
- Здравствуйте, гражданин Шмулинсон, - я открыл калитку и вошёл во двор. Абрам Моисеевич поднял голову, сдвинул на кончик носа очки в тонкой оправе.
- Ша, Никита Иванович! Таки ви нашли время и пришли в гости к бедному еврею, принесли моей бедной Саре ткань на новое платье и пряников детям? Не говорите ничего, я уже вижу, шо ви с пустыми руками. Сара! Поставь воду, мы будем пить чай без чая и сахара. А шо ви имеете мне сказать, Никита Иванович?
- Ну, бабуля говорила, что это вы хотели со мной побеседовать, вот я и зашёл по дружбе.
- Сара, ты слышала? Ну так помой уши и иди же сюда, Никита Иванович повторит для тебя лично! Он зашёл по дружбе и таки принёс своим бедным друзьям немного масла для мацы и розу в твою новую вазу! Как, опять нет?! А шо ж тогда? – Шмулинсон встал со ступенек крыльца и изобразил церемонный поклон. – Ну тогда выпьем чай без чая за здоровье нашей уважаемой милиции! Сара, ты поставила воду? Никита Иванович, горячая вода тоже стоит денег.
- Абрам Моисеевич, довольно, - оборвал я его излияния. – Я не чай к вам пришёл пить. Что вы от меня хотели?
- Ой, а тока можно мы будем говорить с глазу на глаз, а то я опасаюсь за моральное здоровье вашего Митеньки, дай ему Бог всего, чего успеет. Ви, юноша, ещё так молоды…
- А чо я? – недовольно переспросил Митька – ему тоже было интересно. Я пожал плечами: если Шмулинсону так удобно…
- Митя, подожди здесь, хорошо? Абрам Моисеевич сейчас вынесет тебе чай без чая.
- Ох, Никита Иванович, без ножа режете! Ну да ладно, идёмте.
Он поманил меня в дом. Я вошёл в прохладный полумрак и едва в тот же миг не выскочил обратно: прихожая была заставлена новенькими гробами всех цветов и размеров. Абрам Моисеевич просто лучился гордостью за своё ремесло.
- Никита Иванович, не забывайте: когда ви умрёте и придёте ко мне заказывать гроб, напомните мне, шо я обещал вам скидку!
- Я учту, - пробормотал я.
- Вот ви человек молодой, ви многого не знаете, а я многое повидал, я знаю, шо такое предусмотрительность, Никита Иванович. Садитесь, - он указал на колченогий табурет посреди прихожей. Со всех сторон нас окружала целая выставка гробов, и, сидя на табурете, я мог на неё любоваться. – Ви помните, я пришёл к вам в отделение и притащил на спине деревянный крест?
Ещё бы я не помнил! Его в тот день сопровождал целый крестный ход. Народу нашему только дай повод. Я кивнул.
- Ви могли забыть, но таки я вам напомню. Этот крест я делал для купца Мирошкина, чей папа сильно болел насморком. Вот скажите, Никита Иванович, в каком месте я виноват, что господин купец так предусмотрителен далеко заранее?
Я пожал плечами.
- Хорошо, вы сделали крест. Что дальше?
Это было в конце декабря. Сейчас апрель, следовательно, четыре месяца назад.
- Ви всё время куда-то торопитесь, Никита Иванович. А между тем все мы смертны! В марте купец снова пришёл ко мне и спросил, могу ли я взять заказ на гроб, потому что его папа собирался со дня на день отдать богу душу. Я сказал, что могу, но обмерять клиента приду уже по факту кончины. Это обычное дело, Никита Иванович, людям почему-то не нравится, когда их обмеряют живыми.
- Мне бы тоже не понравилось, - фыркнул я.
- Ви тоже суеверны, Никита Иванович? Так вот, неделю назад господин купец прислал за мной и попросил обмерить его папу и сделать гроб, потому что старик наконец-то умер. Заметьте, я говорю это со скорбью в голосе. Я пошёл к Мирошкиным и взял с собой сантиметр и бумагу. Обмерил старика, всё записал и приступил к изготовлению заказа. Вот гроб, в который купец просит положить покойного батюшку, - Шмулинсон указал куда-то в сторону, я даже смотреть не стал. Мне и так здесь не нравилось.
- Очень красиво, - с кислой миной ответствовал я.
- Благодарю, Никита Иванович, но вам я сделаю лучше. Так вот дальше слушайте внимательно и записывайте. Три дня назад, когда я уже обивал гроб, ко мне пришёл господин купец и сказал, что уже не нуждается в моей работе, поскольку его папа воскрес и сейчас сидит за столом и пьёт чай. Заметьте, Никита Иванович, он пьёт чай, а в моём доме вот уже месяц как закончилась заварка!