До царского терема мы доскакали быстро. Государь меня уже ждал. Вид у Гороха был настолько ошарашенный, что мне вначале стало не по себе. Что тут у них случилось-то?
- Никого не пущать, я с участковым один на один говорить изволю, - приказал Горох стрельцам у дверей и вернулся в комнату. – Никита Иваныч, тут это…
- Да?
- Даже не знаю, как и сказать тебе. Ох… нет, сначала выпить надо. Ты будешь?
- На службе не пью, - напомнил я. Государь пожал плечами, открыл стенной шкафчик и извлёк оттуда пузатый зелёный графин и стопку.
- А мне надо, чую. Для успокоения души. Тут это…
Он набулькал себе полную стопку и залпом, не закусывая, выпил. Государь не выглядел напуганным или разгневанным, он был, похоже, просто в шоке.
- Никита Иваныч, ты не поверишь!
- Ваше Величество, говорите прямо. Кто воскрес?
Горох плюхнулся на сундук и тупо уставился на меня.
- Ты уже в курсе, да?
- Не совсем. Так кто?
- Дворник наш. Сухарев… Ксюшкин отец.
Тут уже настала моя очередь удивляться. Где-то полминуты я судорожно хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Вот это было неожиданно.
Николай Степанович Сухарев был одной из первых жертв в деле о летучем корабле. Яд он принял сам, без чьего-либо участия, но лично мне менее грустно от этого не становилось. Сухарев был одним из самых образованных людей, каких я встречал в Лукошкине. С удовольствием, если бы представилась такая возможность, продолжил знакомство.
Младшая дочь Сухарева, Ксюша, была одной из последних любовниц Гороха. Собственно, вскоре после её смерти он и решил завязать с неофициальными связями и жениться. Господь не дал Ксюше ума, однако сердце у неё было доброе, а государя нашего она любила искренне, даже не пытаясь как-то влиять на него и пользоваться своим положением. Её смертью я тоже был искренне опечален.
- А… - я попытался связать воедино разбредающиеся мысли. – Как это случилось?
- Да знаешь, Никита Иваныч, по-дурацки как-то. Новый наш дворник, Ефим, из дому-то вышел вот часа полтора назад, смотрит, идёт к нему какой-то тип. Ефим его при жизни-то не знал, ну и не понял ничего, думает, просто мужик какой-то. Сухарев к нему: так мол и так, с кем имею честь и почему вы ко мне без приглашения. А тут из стрельцов кто-то… узнали его, короче. «Степаныч, ты, что ль? Ты ж помер!».
- А он?
- Удивился. Как это, говорит, помер, я вон ща метлу возьму да работать пойду. Мало не десяток стрельцов мне за вечер седым сделал! Ребята Ефиму-то как объяснили, он креститься начал – да и бежать.
- А Сухарев где сейчас?
- У себя, думаю. Я его мельком в окно видел – вот веришь, участковый, ровно не он полгода назад помер!
Я едва избежал искушения попросить водки и себе. Четвёртый случай – более того, на этот раз воскрес человек, которого я лично знал! Я закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Вроде полегчало.
- А как ты, Никита Иваныч, понял, что кто-то воскрес? – вдруг сообразил Горох. – Ещё, что ли, кто-то отметился? Я говорил тебе, голова еловая, обо всём немедля мне докладывать! А ты?
Пришлось покаяться. Мне не хотелось раньше времени посвящать Гороха в это дело.
- Есть ещё три случая, но это рассказ небыстрый. Можно я сначала с дворником побеседую?
- Иди уж, дозволяю. Но потом – ко мне, жду тебя с докладом.
- Всенепременно, Ваше Величество.
Я вышел от государя и направился во двор, вести беседу с первым из наших воскресших покойников, что попали в руки милиции.
Сухарев стоял на крыльце своего домика в углу двора и, жмурясь, любовался заходящим солнцем. Рядом, прислоненная к стене, находилась его метла.
- Никита Иванович! Меня безмегно гадует возможность побеседовать с уважаемым участковым. Вы давненько не заглядывали.
Я внимательно осмотрел его с ног до головы. Сухарев выглядел совершенно обыкновенно – точно так, как в день нашей последней встречи. Ожившие покойники не должны так выглядеть. Или, если точнее, они должны выглядеть не так. Я нервно сглотнул. Дворник спустился с крыльца и тепло пожал мне руку.
- Пгоходите, пожалуйста, я соггею нам чаю, - он гостеприимно указал в сторону входной двери. – А почему вы смотгите на меня, будто увидели пгивидение?
- Да… кхм, в какой-то степени так и есть, - пробормотал я, однако безропотно прошёл в дом вслед за ним. Сухарев предложил мне сесть на сундук, а сам занялся самоваром. Я решил не откладывать дело в долгий ящик.
- Николай Степанович, вы хорошо себя чувствуете?
- Пгосто отлично, дгуг мой, пгосто отлично. А почему вы спгашиваете?
- Да видите ли… словом, что последнее вы помните?
- С какого момента? Никита Иванович, я не жалуюсь на память. Вы вызывали меня к себе, спгашивали пго Ксюшу, я сказал вам, что ей никогда и в голову не пгидёт что-либо кгасть. Я повтогю вам это снова, если хотите.
- Я вам верю. А… ничего странного с вами в последнее время не происходило?
Абсурд какой-то. Я разговаривал с человеком, который умер полгода назад. Он вполне адекватно отвечал на мои вопросы, да и вообще вёл себя… обычно. Он был неотличим от живого человека. Он пил чай, руки у него были тёплые. Ни клыков, ни горящих злобой глаз, как это обычно бывает. Если бы только я не знал, что полгода назад этот человек принял яд. По моему позвоночнику пробежал предательский холодок. Это невозможно.
- Вот как в душу глядите, Никита Иванович! Я встгетил около своего дома какого-то ггажданина, котогый якобы тепегь тут живёт. Стгельцы воззгились на меня и сказали, что я, по их мнению, умег! Никита Иванович, я похож на умегшего?
- Н…нет, - выдавил я и для верности помотал головой. – Не похожи.
- Вот! Хотя, пгизнаться, недавно мне снился сон, что я действительно умег. Очень стганный сон.
Царский дворник выглядел искренним. Он, похоже, действительно не понимал, в чём проблема. В его картине мира всё было вполне логично: он шёл к своему дому, наткнулся на незнакомого мужика, который якобы теперь здесь живёт, а потом на стрельцов, начавших утверждать, что он, Сухарев, умер. В его понимании странными были именно они, но никак не он сам. Я видел, что он даже не пытается меня обманывать. Что с этим делать – я не знал. Человек умер, через полгода воскрес – и в упор не помнит этого факта своей биографии. Ему кажется, что он просто заснул. Дела-а…
- Николай Степанович, я могу попросить вас об одолжении?
- Газумеется. Всегда счастлив помочь милиции.
- Меня ждёт Горох, а вы, если не слишком заняты, не могли бы дойти до отделения? Мы расследуем новое дело, и ваша помощь очень бы нам пригодилась. Наша эксперт-криминалист задаст вам пару вопросов.
- Конечно, Никита Иванович. Если не возгажаете, пгямо сейчас отпгавлюсь.
- Благодарю, - я встал с сундука. Мы вышли во двор, Сухарев пожал мне руку на прощание и спокойным шагом направился в сторону ворот. Я проводил его долгим растерянным взглядом. Если бы я не знал, что он полгода назад умер, в жизни бы не догадался! Обычный. Чёрт побери, как я устал от этого слова в нашем деле.
========== Глава 4 ==========
Я вновь засиделся у Гороха до глубокой ночи. Государь потребовал отчёта о текущих делах, пришлось рассказывать. Я действительно не хотел пока посвящать его в расследование чудесных воскрешений, но деваться мне было некуда. Если бы Сухарев не объявился у царя практически под носом, я бы, может, и сумел потянуть время, но тут уж, как говорится, шила в мешке не утаишь. Царь попытался было отчитать меня за скрытность, но я сказал, что в таком случае обижусь и вообще ничего не расскажу. Он подумал, кивнул, велел подать наливку с изюмом и потребовал подробного доклада.
Я старался как мог. Рассказал и про собаку, и про Мирошкина, и про самую непосредственную связь Фильки Груздева с этим делом. Про дворника царь и так уже многое знал. Я добавил лишь, что собаку и Николая Степановича – если не знать заранее, что с ними что-то не так – ни за что не отличишь от живых. Про пса Яга в самом начале сказала, что не мёртвый он, живой, но «как-то странно». Больше я ничем удовлетворить царское любопытство не мог. Мирошкина я не видел, Митрофана Груздева же нам ещё предстояло поймать. Горох искренне хохотал, когда я описывал ночные приключения бывшего храмового дворника.