- Прости, участковый, привычка. Ты не по мою ли душу?
- По вашу.
- Ну я так и понял. Коня вон к деревцу привяжи, да пойдём прогуляемся. Вижу, дело у тебя ко мне серьёзное.
В прошлую нашу встречу он вёл себя куда более ребячески, даже всю мелочь у меня выклянчил. Я никак не мог привыкнуть к невероятному несоответствию внешности и поведения этого мальчишки его истинной сущности.
Я привязал коня к раскидистой иве. Ванюша Полевичок, не оборачиваясь, зашагал в сторону реки. Я двинулся за ним.
- Ну рассказывай, участковый, что тебя тревожит. Раз уж ты ради встречи со мной в такую даль забрался.
Мы уселись на крутом берегу Смородины, и я кратко изложил ему суть дела. Ванюша не перебивал, слушал внимательно, расправляя тонкими детскими пальцами складки на подоле своей мятой рубашки.
- Ох, Никита Иваныч… откуда ты на наши головы взялся – не знаю, но только не было ведь здесь раньше такого. Вот не пойму, ты неприятности притягиваешь на свою головушку бедовую, али что?
- Я не специально, - попытался оправдаться я.
- Да знаю. Но вот судьба у тебя, участковый, нехорошая, не видать тебе покоя на этом свете.
Я уж не стал уточнять, каким образом он это видит. И так новости не сильно радостные. Я порылся в сумке и предложил ему яблоко. Ванюша взял, повертел его в руке.
- Добрый ты человек, Никита Иваныч. Здесь я бы должен сказать, что помогу тебе, но…
- Что, не поможете? – думаю, разочарование было столь явно написано на моём лице, что он едва не рассмеялся.
- Я бы рад, участковый, да вот только не знаю, что и сказать тебе. Задал ты мне задачку. Были б обычные упыри – так тут и вопросов бы не было, как с ними бороться – многие знают, нет в том сложности. А такие, как у тебя… а нужно ли с ними вообще бороться? Мирные люди, от живых неотличимые. И собака на радость хозяину. Казалось бы, наоборот, всем от этого хорошо. А вот прав ты, Никита Иваныч, что-то здесь и меня царапает.
- Нам с Ягой тоже не нравится, - согласился я. – Всё нас толкает к тому, чтобы бросили мы это дело, потому что нет от него никакого вреда. Но не могу я так, есть в нём что-то неправильное.
- Вот русалки, например, Никита Иваныч. Девчата с поломанными жизнями. Ходят, говорят, каждая – красавица, каких поискать. А всё ж таки они мёртвые. А тут… Я слышал про такое, участковый. Да и то – на уровне «одна бабка сказала». Потому как с редкой вещью ты столкнулся, Никита Иваныч. Редкой, древней, очень зыбкой. Об этом только легенды ходят, да и те… кто их знает, где там правда. Сам я с этим не сталкивался, поэтому что здесь истина, а что нет – решай сам, я тебе не помощник.
Я достал блокнот и приготовился записывать. Ванюша Полевичок смотрел куда-то вдаль, взгляд его был серьёзным и печальным.
- Для таких, как ты описываешь, даже название есть, надо ведь их как-то обозначать. Кличут их «неживые-немёртвые», хотя правильнее было бы наоборот. Немёртвые-неживые, потому как из объятий смерти они вырвались, а до живых не дотягивают. Но тут уж как повелось. Как их сделать… это сложно. Такое лишь праведнику святому под силу, Божьим даром наделённому. Сказано в Писании, Никита Иваныч, что лишь Господу нашему и Двенадцати Его дозволено воскрешать. Понимаешь, в чём тонкость? Тот, кто это делает, поступками своими, милосердием, праведностью заслужил такие полномочия на земле. Он поднимает из могил почивших людей и возвращает их безутешным семьям, даря им покой. Неживые-немёртвые несут радость, воссоединение, но они не дотягивают до живых, потому как создатель их – человек. Не с врагом ты воюешь, участковый, перед тобой – святой мученик, страсти мирские победивший. Мало их на земле, и мало кто из них на такое решится, потому и не изучено сие. Никто не знает, нужно ли с ними что-то делать и если да, то что.
Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Ванюша Полевичок неторопливо продолжал:
- Начнёшь с ними бороться, Никита Иваныч, - не поймут тебя люди. Ты ж на целостность семьи покусишься, любимых забрать попытаешься. Сам врагом станешь. Всё указывает на то, что бросать ты должен это дело, но вот подчинишься ты или нет – решать тебе. Тот, кто это делает, лишь чистыми помыслами руководствуется, не ищи тут зла. Сила его добром да милосердием питается, как только погрязнет он во грехе – так и утратит всё, и отвернётся от него Господь.
- Значит, не Кощей, - вынужденно признал я.
- Да ну о чём ты, какой Кощей, - отмахнулся мой собеседник. – Ты имеешь дело с праведником, каких и на свете-то единицы. Все мы грешны, Никита Иваныч. Будешь ты копать это дело – решай сам, с совестью своей договаривайся. Захочешь остановить их – ополчатся против тебя люди, остановишься сам – и никто не знает, что будет дальше. Больше я тебе, участковый, ничем помочь не могу.
- Спасибо и на этом, - вздохнул я. Припекало солнце, внизу несла свои воды Смородина, а на душе моей скребли кошки. – У меня пирог есть, будете?
- А чего ж не буду, давай. Разделю с тобой трапезу.
Я вытащил из сумки завёрнутый в бумагу пирог с капустой, развернул его и разломил на две части. Одну протянул Ванюше, от другой откусил сам.
- Бабка твоя пекла?
- Ага.
- Ох и знатная она в этом деле мастерица! Привет ей передай, пусть будет здорова. В общем, я тебе так скажу, Никита Иваныч: обычно вы, милиция, злодеев ищете, ну так вот теперь ищи праведника.
Я кивнул. Не было печали. Мы сидели на берегу, жевали пирог и яблоки, запивая водой из моей фляги, смотрели на реку. Среди сухой прошлогодней травы то тут, то там проглядывали золотые головки мать-и-мачехи. Я провёл рукой по земле, ощутив под ладонью её тепло, - стало немного легче.
- Спасибо тебе, участковый, за угощение да за привет от Яги. Давно мы с ней не виделись.
- Так, может, зашли бы как-нибудь на чай? Она рада будет.
- Она-то, может, и будет, а вот тот, кто защиту городу ставил, - явно нет.
- Защита города? – не сразу понял я. – А, этим у нас отец Кондрат занимается. Широкой души человек да веры неистовой. А в чём дело?
- Понимаешь, Никита Иваныч, мы все… я, Леший, Водяной, даже бабка твоя – мы ведь ещё до крещения на этой земле жили. А теперь для люда православного получаемся как бы немного… вне закона? Короче, отрицают нас верующие, нет нас. Потому мы никому на глаза и не показываемся, зачем ворошить прошлое? И священник православный, когда барьеры вокруг города возводит, - он ведь не от кого-то определённого, он всем нам дорогу в Лукошкино закрывает. А зачем, сам посуди, я пойду туда, где мне не рады, где дверь для меня на замок замкнута?
Я понимающе кивнул. Вечный конфликт веры.
- Но я, если честно, думал, что это действует только на Кощея… он ведь, злодей, сколько раз уже пытался Лукошкино разрушить. Вот государь и повелел отцу Кондрату защитой заняться.
- Как ты себе это представляешь, участковый? Невозможно такие барьеры против кого-то одного выставить, прочих не зацепив.
- А Яга?
- А что Яга? Она-то уже в городе. Она даже выйти спокойно сможет, а вот вернуться назад – нет, пока святой отец защиту не снимет, помолившись. То есть нет, хрычовка старая тоже не лыком шита и что-то в запасе наверняка имеет, и прорваться сможет, скорее всего, но это изрядно потреплет и её, и вашего отца Кондрата. Зачем такие сложности?
- И то верно, - вздохнул я. Об этом я не задумывался. Да что уж там, я действительно жил с мыслью, что отец Кондрат защищает Лукошкино исключительно от Кощея.
- Ладно, Никита Иваныч, пора мне. С тобой интересно, да только и дела не ждут. Бывай, участковый.
- Спасибо за помощь! – ответил я, но уже в пустоту – Ванюша Полевичок умчался.
Я ещё немного посидел на берегу, наблюдая за ленивым течением реки. Чуть поодаль находилась отмель, на которой в прошлый раз я едва не попался в ловушку коварных русалок. Сейчас на берегу реки было пустынно и тихо. Я доел варёное яйцо, завернул скорлупу в бумагу (выкину в городе), сложил в сумку и встал. Ленивый ветер медленно гнал по небу редкие облака.
Я вернулся к оставленному у дороги коню, отвязал его, взобрался в седло и двинулся в обратный путь. Времени было, по моим подсчётам, около одиннадцати. Я пустил коня шагом и погрузился в размышления. Разговор с Ванюшей Полевиком, несмотря на общую размытость, всё же привёл меня к некоторым выводам, основной из которых был озвучен им самим. Ищи праведника.