- Истинно. Но прав ты, Никитушка, лай мы не разгадаем.
- А вы не хотите с людьми попробовать? Это раньше у нас из подопытных один пёс был, а теперь мы аж троих можем к делу приобщить.
Бабка задумчиво кивнула. Похоже, она, как и я, забыла о такой возможности. Что-то мы совсем заработались последнее время. Ну ничего, наверстаем. Она деловито вытерла руки о передник.
- С кого начнём, Никитушка?
- Я бы начал с отца Алексия. Он у нас самый загадочный, даже заборного вредителя переплюнул. Дольше всех мёртв, плюс праведник, плюс имеет мнимые воспоминания о прошедших годах. Как вы считаете?
- Считаю, что прав ты, участковый, с него и начнём. Мирошкин меня мало волнует, с ним вообще всё просто: умер дома, воскрес тоже…
- … причём между этими событиями и недели не прошло, - продолжил я. – Да, Мирошкина если и будем проверять, то в последнюю очередь. Я бы ещё Митрофана потряс на этот счёт, но его вначале поймать надо.
- Поймаем, куда он денется. Уж если конюх в него подковой попал, глядишь, кто другой ещё чем попадёт. А там и…
- Нет уж, я предпочёл бы, чтобы больше в него никто ничем не попадал. Он мне живым нужен. Ну, насколько возможно. Я его допросить обязан, протокол составить… а по вашему сценарию его к нам в беспамятстве принесут – и толку нам с того?
- И то верно, Никитушка. Остаётся Сухарев.
- Точно. Давайте уж и его заодно, вам же не сложно? Я хочу сравнить их показания, вдруг найдём какие общие детали.
- Касатик, ты же разумеешь, что показания их самих и показания частиц ихних – это разные вещи? Николай Степаныч когда ко мне пришёл, я уж обо всём спросила его старательно. Обнюхала его, как смогла, пока он на вопросы мои каверзные ответы давал. Честен он был со мной, ничего не утаивал. А токмо ничего толком мне не сказал, не помнит он ничего. Спал, говорит, одну ноченьку, а проснулся – так и весна ужо, как так вышло – не поймёт. И Ксюшку ещё живой помнил, говорил про неё, будто вот-вот зайдёт она. Ну я уж постаралась до него новость печальственную донести так обережненько да зелья травяного ему дала, успокоился дабы. Безутешен был Николай Степанович в горе по дочери, а токмо теперь-то что уж.
- Да, грустная новость, - кивнул я. – Вы правы, бабуль: то, что они помнят, и то, что нам расскажут частицы, скорее всего не совпадёт. Поэтому я и хочу попросить вас над ними поколдовать.
- И поколдую, чего ж нет. Заради дела милицейского, Никитушка, я на всё готовая. А токмо ты б ещё отца Алексия допросил примерно, сравнивать дабы. Отец Кондрат нам рассказал, конечно, но очень уж коротко.
- Допрошу непременно, тем более время есть. Бабуль, заодно: какую частицу с них просить? Каплю крови?
- Давай, - согласилась бабка. – С кровью-то всегда легче договориться. Попроси святого отца булавкой палец уколоть да платочком ту каплю вытереть, мне того и хватит.
- Кхм… да, осталось ещё объяснить ему столь неожиданную просьбу – и дело в шляпе. Вот вы бы как объясняли?
- А надо ли? – мне кажется, у бабки тоже версий не было. Ну представьте: к вам подкатывается участковый и просит с вас каплю крови, что вы про него подумаете? Вот то-то и оно. Я пожал плечами.
От размышлений о том, как мы будем договариваться с нашими подопытными, меня отвлёкло движение во дворе. Я выглянул в окно: Фома Еремеев за руку здоровался с дежурными стрельцами. Потом он махнул мне шапкой и направился к дому.
- Заходи, Фома Силыч. Ну и шустёр же ты!
- Так а чего тянуть? Ты задачу дал, я исполнил. У кого надо поспрошал, вот отчёт тебе принёс.
- Ну тогда излагай.
Фома уселся на лавку напротив меня, шапку положил рядом.
- Значит, смотри. Отца Алексия тоже на старом кладбище хоронили. Отец Кондрат тогда пытался добиться, чтобы преподобного во дворе храмовом положить дозволили, да токмо почему-то епископ Никон воспротивился. Вот почему – про то не ведаю, может, просто из вредности. С тех пор между святыми отцами чёрная кошка пробежала. Хотя, казалось бы, какая епископу разница… а отец Алексий всю жизнь при храме провёл.
- Действительно, а какая епископу разница? – удивился я. – И разве это в его полномочиях?
- Тогда было в его, - кивнула Яга. – Отец Кондрат молодой совсем был, как государь наш сейчас. Отец Алексий за год до смерти на покой ушёл, в келье при храме застался, а утверждал нового настоятеля епископ Никон. Так что вражда между ними ещё раньше началась, Никитушка. Отец Кондрат – он ведь вона что могёт, ты сам видел. Люди за ним идут, защита города на его плечах, святые на его зов откликаются. А епископ что? Свадьбы боярские венчать да золото на себя вешать, что еле ползает ужо… Боится его епископ Никон. Опять же, государь наш раньше епископу исповедовался, а потом, лет десять назад, отцу Кондрату начал. Ну тут уж святые отцы и вовсе друг на друга ополчились – да так, что пару раз чуть не до драки доходило.
- Короче, отец Алексий тоже на старом кладбище, - подвёл итог я и сделал соответствующую запись в блокноте. – Насчёт запрета на его захоронение при храме я бы на всякий случай выяснил у епископа Никона, но ведь он со мной разговаривать не станет.
- Не станет, - хором подтвердили бабка и Еремеев.
- Ладно, придётся опять побеспокоить отца Кондрата, тем более мне всё равно к ним идти. Фома, пойдёшь со мной, ты не занят?
- Пойду, чего ж нет. А Митька ваш где?
- А ему я выговор сделала да сарай чинить отправила. Крыша там чегой-то протекает, - пояснила бабка. Вот кстати…
- Как закончит – пусть идёт к Николаю Степановичу с тем же вопросом. В два места мы не успеем, а мне ещё к государю.
- Ну ты уж сам перед ним боевую задачу ставь, касатик.
- Кстати, не слыхали, небось… - снова заговорил Фома. Мы с бабкой навострили уши. – У нас ещё один случай, вот тока от своих узнал. У одного из ребят мать вернулась. Два года как похоронили.
Я только вздохнул. Сколько их у нас? Это было уже не смешно. Более того, мы давно перестали удивляться. Подумаешь, люди воскресают… обычное дело. Может, и зря я Шмулинсону разгон устроил. Умирать нынче не в моде.
- Где лежала? – безразлично спросил я. – А, и как звали? У меня тут свой список… - я открыл страницу, куда заносил имена всех воскресших. Ага, вот. С женщиной их шестеро, если считать пса. Не так чтобы много, но, чёрт побери, так у нас оба кладбища опустеют!
- На новом, - так же равнодушно ответствовал Фома. Это становилось нашей рутиной. – Караваева, Мария. Сын её у меня служит, мать я не знал, но от него слышал. Обычная женщина – дом, семья, огород… ни в чём дурном не замечена.
- Ну ещё бы, - я только головой покачал, записывая новое имя. – У нас тут все такие, кроме Митрофана Груздева. Кстати, никак в толк не возьму, его-то зачем? Кому он тут вообще нужен? Носится по городу и заборы разрисовывает… уж лежал бы себе, спокойнее бы было. Как минимум с боярами бы связываться не пришлось.
- Судьба наша милицейская такая, - Яга успокаивающе погладила меня по плечу. – Ладно, идите к отцу Кондрату, я пока обед сготовлю. А уж как откушаете – там и к государю пойдёшь, касатик.
- Спасибо, напомнили, - скривился я. – Кстати, Фома Силыч, ты слышал? Горох с Лидией первенца ждут.
- Да ладно! – присвистнул Еремеев. – Ну наконец-то, слава тебе, Господи!
- Ага. Он вчера приходил, радостью поделиться. Пошли, Фома, отец Алексий сам себя не допросит.
Я на прощание обнял Ягу, и мы с сотником вышли во двор. На крыше сарая трудился Митька. Вид у него был пришибленный – очевидно, бабкин выговор подкреплялся чем-то ещё. Может, действительно в полено превращала.
- Митя, как закончишь – у меня для тебя боевое задание.
- Рад стараться, батюшка Никита Иванович! – он воодушевлённо взмахнул молотком, я инстинктивно пригнулся. – Опасное небось?
- Крайне, - сухо ответил я. – Пойдёшь на царское подворье, найдёшь там Николая Степановича – ты его знаешь. И вежливо – вежливо, Митя! – попросишь, чтобы он уколол себе палец булавкой и каплю крови стёр платком. Платок этот доставишь бабушке. Она очень беспокоится, что Николай Степанович видит дурные сны, хочет всё проверить обстоятельно. Уразумел?