- Бабуль, ваши мысли?
- Ох, милый… что-то в этот раз я, старая, тебе и не помощник пока.
- Что, совсем никаких? – да не может быть! Бабка наша – ценнейший сотрудник, мы на неё Богу молимся. Её советы не раз меня выручали.
Яга развела руками.
- Ну, кой-какие имеются, а толку-то? Давай-ка чаю, Никита, там и обмозгуем.
Здравое решение. Я кивнул. Здесь, в Лукошкине, есть три основных пути решения сложных вопросов: за чаем, за бутылкой и в бане. Самые продуктивные решения в голову лезут. Но пить мне нельзя, я на службе, да и в целом не любитель. Баня тоже отпадает, а вот душистый липовый чай – милое дело. Пока Яга собирала на стол, я принялся рассуждать вслух.
- Если принять на веру слова отца Онуфрия, то выходит так: кто-то отравил его пса, тот умер, а на третий день воскрес…
- … поводле Писания, - продолжила мою мысль Яга и перекрестилась. – Вот только, Никитушка, это ж, прости Господи, собака!
- Собака, а какая разница? Бабуль, я здесь не первый день живу, здесь у вас по-другому к животным относятся. Люди здесь добрее в целом. Вы бы знали, сколько в моём мире бездомного зверья по городу носится. И ведь не нужны они никому, заводят и выбрасывают. Надоел ли кот, ребёнок ли родился, просто кормить лишний рот неохота… насмотрелся я на это. А тут по-другому всё, у вас бездомную дворнягу днём с огнём искать надо.
- Всякая душа приюта алкает, - развела руками Яга. – Потому и помогают здесь животным. Всё ж они тоже – твари Божьи. В чём-то ты прав, Никитушка, здесь у нас так. Кошка ли, собака, другой какой зверь… можно и не любить, но помочь – это завсегда. Господь ведь их прежде человека создал, а потому мы за них ответственны. Вот Васенька мой, например – да мыслимое ли дело, чтобы я его на улицу выгнала, крова лишивши? Да мне ж гореть потом вечно в Геенне огненной! Да я и сама жить ведь не смогу, такое совершу коли.
- Об этом я и говорю, - кивнул я и пододвинул чашку, наливая из самовара чай. Потом плеснул и бабке, она благодарно заулыбалась. – Приехал наш батюшка из этого, как его…
- Из Пятиполья, - подсказала Яга. – Знаю я это место. Городишко махонький, некоторые сёла больше будут.
- Да, так вот оттуда. И привёз собаку. Ну кому эта собака помешать могла? А ведь поди ж ты, отравили. Бабуль, а если… опять шамаханы?
В первые же недели пребывания здесь мне пришлось иметь дело с целой армией полудиких кочевников. Шамаханы – творения рук Кощеевых, потому и за отца его считают и поклоняются ему истово. Тогда-то мне (честное слово, с удовольствием бы жил без этой информации!) и довелось узнать, что шамаханы едят собак, да ещё и предпочитают их мясо любому другому. Меня невольно передёрнуло.
Бабка покачала головой:
- Не то, Никитушка. Шамаханы-то в пищу, прости Господи, собак употребляют, а этого отравили. Как отравленное мясо есть?
- Виноват, не подумал. А ежели сам Кощей? Хотя он вроде по кошкам больше…
- Кощею в Лукошкино входа нет, отец Кондрат о том бдит строго. Дал ему полномочия епископ Никон, тот и огородил нас охранными молитвами. Каждый день, почитай, Господа просит защитить столицу. Нет, не пройдёт нечисть проклятая. Да и не выезжал никуда отец Кондрат последнее время, стало быть, в силе защита над городом. Как он это делает – о том мне неведомо, а только в вере своей безудержен святой отец, за православный люд голову положит.
- Тут вы правы, - кивнул я. В памятном деле о Чёрной Мессе именно отец Кондрат своими молитвами упросил святого Ивана Воина защитить нас от Вельзевула. Я бы сам никогда не поверил, кабы лично не видел, как сотканная из воздуха молния поразила вызванного в наш мир Повелителя Мух. – Итак, до момента смерти собаки вроде бы всё чисто. Отец Онуфрий похоронил его на собачьем кладбище у городской стены. Где это, кстати?
- Да недалеко, может, с полкилометра от города. Лесочек там есть. Туда и несут животных. Там собаки в основном, кошки-то – сам знаешь, уходят они. Не дают человеку смерть их видеть.
- А потом пёс вернулся. Бабуль, а он… простите, но спросить должен. Он не приврал ли, часом?
- Ни единым словечком. Честен с нами был батюшка. Он сам мало что понимает, что обмануть нас не пытался. С этой стороны чист он.
- Понял. У меня пока что две версии: или, как я уже говорил, вернулась не та собака, но это наш святой отец пока отрицает. Такой вариант был бы самым простым. Или, но это уже менее вероятно, Барбос не умер, а впал в кому по какой-то причине, и хозяин, посчитав его мёртвым, отнёс его на кладбище. А пёс возьми да и исцелись в земле сырой. Как вам такое?
- Странно дюже. Мёртвого со спящим перепутать – это ж совсем ума не иметь. Отец Онуфрий сказал же тебе, холодный был пёс, окоченел, стало быть. Ты вот, когда спишь, в камень не превращаешься. Есть и третья версия, моя, стало быть.
- Слушаю.
- А если, прости Господи, пёс тот и вправду воскрес?
- А бывает ли такое? – усомнился я. Заметьте, не покрутил пальцем у виска, а просто не сразу поверил. Всё же я здесь уже почти два года, всякого насмотрелся. И от зомби мы всем двором отбивались, и ночь на кладбище в окружении восставших покойников выстояли – да то ли ещё будет.
- Здесь и не такое бывает, - подтвердила мои мысли Яга. – Две вещи вот тока смущают меня. Ты ж, Никитушка, мертвецов-то насмотрелся, горемычный, да все они из могил с худой целью вставали. Враги они, и бить их надобно было нещадно. Как вот, помнишь, немчура поганая, что стрельцов наших ровно кур резали. А пёс мирно себя ведёт, обычный он. Ест, спит, к хозяину ластится.
- То есть самое заурядное домашнее животное. Как будто не его в лесочке похоронили.
- Истинно. И второе: Никитушка, ну ведь собака ж это! Зачем, прости Господи, с собакой такие сложности?
- Это и меня смущает, - вздохнул я. – Ладно, бабуль, давайте так. Я днём схожу в храм, посмотрю на Барбоса этого. Составите мне компанию?
- Составлю, - важно кивнула Яга. – Авось и присоветую чего. Погляжу, так сказать, глазом намётанным, вдруг колдовство какое над животиной.
- Именно, - я улыбнулся. – Без вас милиции тяжко бы пришлось. Вы у нас – главный эксперт-криминалист!
- И то верно, - старушка сияла, как начищенный пятак.
- Да, чуть не забыл. Вечером нас государь ждёт, австрийское пиво будем пробовать. Царице с родины прислали, вроде какое-то особо редкое. Сразу после к ним и заглянем, идёт?
- Мы ж на службе, - подковырнула бабка. Но я уже точно знал: возможности не упустит.
- А мы после конца рабочего дня. По кружечке – и домой.
- Ну-ну, отпустит тебя Горох после одной кружечки-то. Ты ж у него любимый собеседник! А пока чем планируешь заняться, Никита?
Я заглянул в блокнот.
- Так… по-хорошему, придётся идти к Егорову, смотреть, чего там ему на заборе понаписали. Не хочется, но надо.
- Сходи, сходи, касатик. А я пока обед сготовлю, как раз вернёшься к горячему.
***
Медлить я не стал. Застегнул китель, надел фуражку, обулся в сенях и вышел во двор. Охранные стрельцы приветственно козырнули мне, я помахал в ответ.
- Как служба, мóлодцы?
- Пока всё спокойно, Никита Иваныч. Но ежели чего – мы тут бдим, муха не пролетит!
- Отлично. Как сменитесь – Яга вас обедом накормит, тогда и свободны.
- Рады стараться, батюшка сыскной воевода! – хором гаркнули бравые еремеевцы и споро отворили мне ворота. – Не сопроводить ли, Никита Иваныч? А то вон Тихонов да Попов без дела, а ну как на лихих людей наткнётесь?
- Спасибо, орлы, но пока не надо. Да и чего вы, мирное ж время, сами говорите, спокойно всё.
- Так а мало ли…
Я от них только отмахнулся. В самом деле, я боярин, что ли, - с охраной по городу ходить? Сам справлюсь. Да и правы они, спокойно у нас. Народ приветливый, общительный, но если вдруг кто ножом махать удумает или драку затеет – его в пять минут свои же и повяжут.
Бабкин терем остался позади, и я неспешно направился в сторону Колокольной площади. От неё мне нужно было через базар, а там уж до дома Егоровых рукой подать.