- Вы же сами говорили, что, если городская защита повинуется вашему слову, значит, вы всё делаете правильно.
- На то и уповаю. Великое дело доверил мне отец Алексий, всеми силами стараюсь заветы его исполнять.
- Что вы намерены делать дальше?
- Здесь его положу. В углу двора берёза у нас есть, ты ж видел её. Вот к ней, там отец Алексий много времени проводил. А ежели из Никольского собора кто хоть слово вякнет – всю бороду выдеру.
Я даже не стал напоминать, что это правонарушение, - просто кивнул.
Мы ещё немного посидели. Пить я больше не стал – в конце концов, мне к Бодровым ехать, не буду же я вести допрос заплетающимся языком. Примерно в половину восьмого я попрощался с отцом Кондратом и вышел во двор. У меня сердце рвалось от осознания того, что именно мы с бабкой приложили руку к тому, что отец Алексий во второй раз покинул этот мир.
Мне беседа с ним ещё через чугунок не понравилась. И я был прав: он действительно прощался с нами. Он понимал, что этот разговор не переживёт. Мне было горько и обидно. Ведь именно я предложил отца Алексия на роль подопытного, но я не мог знать, чем закончится сеанс бабкиной ворожбы. И она не могла знать, просто совпало. Тогда почему я сейчас чувствовал себя так, будто лично пробрался в келью и задушил старика? Он видел своё будущее, но согласился нам помогать. Он знал, мы – нет, у нас не было дурных намерений. Легче мне от этого не становилось.
Я выехал за ворота храма. В душе моей сгущались чёрные, гнетущие тучи. Это дело – странное, дурацкое, самое, наверно, непонятное из всех – уже давно перестало казаться смешным. Иллюзия простоты, мелкого хулиганства исподволь затягивала всё отделение в ту самую черноту непроглядную. Ведь никто пока не умер, все на своих местах. Отец Алексий вернулся к исходному состоянию. Но чёрт возьми, как же мне было горько.
***
Мне повезло – на улице никто не цеплялся. Я ехал, опустив голову, погружённый в тяжкие думы. Словно вторя моему настроению, начал накрапывать дождь. К воротам бодровского поместья я подъехал уже в сумерках. Соберитесь, лейтенант Ивашов. Сначала работа, к скорбным мыслям вернёмся вечером.
Не слезая с коня, я постучал кулаком в ворота.
- Кто там? – немедленно раздалось с той стороны.
- Милиция. Меня ждут.
К чести охранников, они больше ничего не стали спрашивать. В механизме ворот что-то едва слышно щёлкнуло, и створки пришли в движение, начиная медленно разъезжаться на тщательно смазанных полозьях. Очень тихо – ей-богу, наши громче скрипят, на двух петлях поворачиваясь. Я въехал на территорию бодровского поместья. Если честно, не думал, что вообще когда-нибудь здесь окажусь.
То, что открылось моим глазам, я иначе, чем «город в городе», назвать не мог. Необъятных размеров сад, в центре которого возвышался барский дом, окружённый десятком построек помельче. В саду уже начинали цвести деревья, наполняя воздух нежными ароматами. Над всем этим великолепием явно чувствовалась женская рука.
- Езжайте к парадному входу, дальше вас проводят, - пояснил один из охранников, и они снова занялись механизмом ворот. Я обернулся. Лариска утверждала, что периметр охраняется сотней часовых, и поначалу эта цифра показалась мне запредельной. Однако сейчас я понимал, что всё вполне логично: на одних воротах стоял десяток суровых вооружённых бородачей. Так чего бы и не сотня по периметру? У нас государев терем охраняется примерно так же. Но то царь!
Ворота закрылись, створки неслышно соприкоснулись. Ну что, лейтенант Ивашов, действуйте. Я постарался сбросить горькое уныние, охватившее меня на территории храма. Здесь, кстати, это удалось без труда – слишком мирской, приземлённой была роскошь владений боярина. Я поблагодарил за совет и направил коня по аллее в сторону барского дома.
Меня с самого момента знакомства с Бодровым не покидало ощущение, что он стремится сравниться с государем. Точнее, даже не так: что совершенно случайно история повернулась лицом не к их древнему роду, и на троне оказалась другая династия. И пока все прочие грызлись у подножия трона, Бодровы стояли лишь на полступеньки ниже правящего монарха. А повернись история иначе? Я мысленно порадовался, что правит всё-таки Горох.
Здесь, в их владениях, это ощущение было особенно сильным. Царский терем имел четыре этажа, боярские в большинстве своём были трёхэтажными. Сейчас передо мной предстал господский дом, мало того что имевший четыре полных этажа, так ещё и украшенный сверху башенками. Самомнение у боярина, конечно, - дай бог каждому.
Я подъехал к главному входу. Широкая лестница вела наверх, к парадным дверям. Кто это всё строил – не знаю, но чувствовался заграничный стиль. У меня даже язык не поворачивался назвать это сооружение теремом. Вот у Мышкина – да, типично русский терем, а тут…
И вот, кстати, что ещё интересно. Когда в нашем деле о шамаханском заговоре пропал боярин Мышкин, на территории его владений мигом воцарился полный бардак. Рыдала супруга, её утешали многочисленные прислужницы, бегала, сбиваясь с ног, в панике дворня. Здесь же я пока не заметил ни единого признака беспокойства.
Встречать меня вышла сама Лариска. Она сдержанно улыбнулась, но я понял, что она рада меня видеть. Какой бы сволочью ни был Бодров, но она любила его и беспокоилась за его жизнь. Я же в её глазах был человеком, способным отыскать её драгоценного батюшку. Во мне она видела надежду.
- Добрый вечер, Никита Иванович.
- Ещё раз здравствуйте, Лариса Павловна. Как и обещал, я занимаюсь поисками вашего отца.
- Мы беспокоимся, что с ним что-то случилось, - она прижала руки к груди. И знаете, что ещё меня поразило? У нас в отделении Лариска рыдала совершенно искренне, в нашем с Ягой обществе она могла себе позволить забыть о своём происхождении, о привитых с детства манерах, становясь просто дочерью, напуганной судьбой отца. Сейчас, в родительском доме, она будто постоянно оглядывалась, смотрела на себя со стороны – я видел наследницу второго по значимости рода в государстве и будущую польскую королевну. И улыбалась она совершенно иначе – отстранённо, сдержанно, как того требовал этикет. Не наш, кстати, - европейский.
- Маман переодевается, - сообщила она и знáком велела мне следовать за ней. – Подождём её в гостиной.
Я огляделся. Налево и направо уходили два крыла, я успел разглядеть боковые коридоры.
- Мужская и женская половины, - заметив мой взгляд, пояснила девушка и, обогнув широкую лестницу, открыла резные двери. – Нам сюда. Располагайтесь, Никита Иванович. Я сейчас попрошу принести чай.
Она вышла, оставив меня одного. Гостиная, как и всё в бодровских владениях, поражала размерами и роскошью. Я плюхнулся на обитый белой кожей диван и достал из планшетки блокнот. Пока есть время, освежу в памяти записи по этому делу.
Точного времени исчезновения боярина мы не знаем. Возможно, что-то на этот счёт сможет рассказать жена. Лариска последний раз видела отца за завтраком, и вскоре после этого он уехал в сопровождении старшего сына. До этого момента всё чисто. Теперь мне нужно или разговаривать с этим сыном, или просить боярыню, чтобы поговорили за меня. Я должен восстановить, когда и с кем за прошедший день встречался Бодров, чтобы понять, кто видел его последним. И кстати! Я совсем забыл спросить у Гороха, а он-то видел ли боярина вчера? Вот что значит усталость и хронический недосып – элементарные вещи упускаю. Ладно, сейчас себя корить всё равно без толку, буду выяснять по ходу.
И после этого домой боярин не вернулся. Жена забеспокоилась только утром. Пока слишком мало данных, чтобы делать выводы. Я быстро записывал приходившие мне в голову мысли. Очень полезная привычка, кстати. «1. Выяснить, был ли боярин у Гороха. 2. Допросить охрану всех ворот – не выезжал ли он из города». Да и в целом, кстати, безотносительно вчерашнего дня, я не отказался бы узнать, покидал ли он Лукошкино последние недели три. Ладно, попробуем спросить домочадцев.