Как я дошёл до отделения – помню плохо. Яга не спала, ждала меня.
- Вернулся, касатик! – она радостно всплеснула руками. – Живой!
- Почти, - кисло отозвался я. – Бабуль, я с ног валюсь. Хватит с меня подземелий, никуда больше не полезу.
- Ну вот и ладненько, - согласилась она. – Одёжу мужика сего скинь по-быстрому – да и спать, а я ужо рядом посижу, посмотрю, что за ночь с тобой приключилося. Ибо дух от тебя чудной, нибы с того света прямиком вернулся.
- Вы ж сами говорили, под землёй другой мир.
- Истинно, Никитушка. И чем дольше живу – тем чаще в этом убеждаюсь.
Я поднялся наверх, глаза слипались на ходу. Скинул штаны и рубаху, принадлежавшие соборному дворнику, и повалился на кровать. Меня настолько вымотало моё ночное путешествие, что даже бабкины зелья не понадобились, - отрубился сразу же. Я не слышал, как она вошла в комнату, я спал.
Меня никто не будил. Ничего не украли, ничего не сгорело, а если кто-то и воскрес, то ну их к лешему. Я проснулся сам. По моим ощущениям, было около полудня. Наскоро умылся, переоделся в милицейскую форму и спустился вниз. Бабка хлопотала у самовара.
- Пробудился, касатик! Ну вот и ладненько, как раз скоро обедать. Не стала я тебя к завтраку поднимать, ибо сон тебе нужнее.
- Спасибо, бабуль.
Я плюхнулся на лавку и выжидающе уставился на неё.
- Вы что-то выяснили, пока я спал?
- Выяснила, Никитушка, как не выяснить. Ох и досталось тебе…
- Да уж не говорите. То дорога кругами водит, то целый лабиринт движется.
- Вот то-то и оно… а ты про клубок спрашивал. Какой клубок, коли там такое? Бедовый ты человек, участковый.
Я лишь отмахнулся. Больше всего мне сейчас хотелось верить, что мои подземные приключения закончились. Ни за что больше туда не полезу, даже под угрозой расстрела. Городу сбрендивший милиционер всё равно бесполезен.
- Где перстень, Никитушка?
Я на пару секунд растерялся. Похлопал себя по карманам, вспомнил, что был в другой одежде. Сбегал наверх, порылся в карманах дворницких штанов и принёс Яге свою находку.
- Вот он.
Бабка взяла у меня перстень, повертела в пальцах, посмотрела камень на свет – разве что на зуб не попробовала.
- Где, ты говоришь, нашёл его?
- В стене. Там камень был незакреплённый, я его вытащил, обнаружил тайник.
- Ага… - задумчиво пробормотала бабка. – Ты не удивляйся, что я переспрашивать буду. В память твою я как есть влезла и побродила там старательно. Однако лабиринт сей странный зело, ажно голова у меня закружилась, уж очень сильно колдовство евойное. Потому и уточнять буду, всё ли поняла верно.
- Да пожалуйста, - я пожал плечами.
- Вишь какое дело, Никитушка… вдовий камень сие.
Заложенного в эту фразу патетического посыла я не понял. Камень был почти чёрный, на просвет – фиолетовый. Я таких ни разу не видел.
- А почему вдовий?
- Почему – потом объясню. Главное не это, участковый, главное то, что кроме как в царской семье его никто не носит. Да, даже бояре. Даже Бодров. Перстень сей кому-то из цариц наших принадлежал, женский он. У него есть пара.
- Мужская версия? – понимающе кивнул я.
- Точно. Существует мужской такой же, и носить их дóлжно в паре, ибо ежели ты один и с этим камнем, значит… значит, супруг твой али супруга в земле сырой лежит. Потому и вдовий.
Я достал карандаш, блокнот и быстро это записал. На миг вернулось ощущение дрожащей от света факелов темноты подземелья. Я глубоко вздохнул.
- Хорошо, допустим. Но не хотите же вы сказать, что кого-то из цариц могли замуровать заживо в этом подвале? Это ж… Господи, я даже думать об этом не хочу!
- Ну, всякое бывало… но я что-то за последние лет триста такого не припомню. Умирали они, конечно, кто в родах, кто от болезни… кто от старости. Да как все, в общем-то. Смута была одно время, Бодровыми, кстати, учинённая, так там царя с царицей на плахе казнили, молодых совсем. Но не в подвале, опять же. Не ведаю, Никитушка, вроде на виду все, да и перстень не старый, не пятьсот лет ему, вглубь копать не придётся.
Меня даже от этой простой метафоры аж передёрнуло.
- Прости, касатик, - бабка погладила меня по плечу. – Я тебя сама под землю больше не пущу. Вглубь веков, я имею в виду. Новый он, ему лет пятьдесят, мне кажется, самое большее.
- Понял. И что нам с этим делать? Нужно установить, чей он может быть.
- К государю нашему тебе идти надобно. Токмо он сей перстень опознает, окромя него некому.
Я кивнул.
- Откушай сначала, Никитушка. А уж опосля поедешь. Подробно расспроси самодержца нашего, авось и опознает. Вишь какую находку ты приволок, не иначе как чутьё следственное вело тебя.
- Это собака.
- Какая собака? – не поняла бабка. Я вытаращил глаза.
- Вы же смотрели мою память! – у меня появилась нехорошая догадка. Такая, знаете, когда до последнего надеешься, что это неправда. – Со мной бегал Барбос, пёс отца Онуфрия. Он меня к этой комнате и привёл.
- Не было там пса, Никитушка. Один ты в лабиринте был.
Я горестно взвыл и уронил голову на стол.
========== Глава 8 ==========
Горох прислал за мной сам. Мы с бабкой как раз заканчивали обедать, когда приехал гонец от государя. Надо же, как совпало. Яга тоже несколько удивилась.
- Видать, и у него к тебе вопросы накопились, не токмо у тебя к нему.
- Вот и выясним, - кивнул я, наливая чай из самовара сначала бабке, потом себе. Так уж повелось с первых дней моего пребывания здесь: когда мы едим или пьём чай, стрельцы посетителей в терем не пускают, на том бабка стояла насмерть. Оно, наверно, и правильно: иначе бы вообще спасу не было. У этого правила есть одно небольшое исключение – посланцы от Гороха. Если у государя что-то срочное – бунт там, к примеру, или нашествие шамаханов – тогда, конечно, гонцов впускают безропотно и я их выслушиваю. Сегодняшний посыльный терпеливо ждал во дворе. Значит, ничего экстренного, можно спокойно пить чай.
Парня впустили минут через двадцать. Бабка убирала со стола, я готовился в путь: сложил в планшетку блокнот и карандаш, надел фуражку. Гонец вошёл в горницу, поклонился нам обоим.
- Здрав буди, сыскной воевода! И ты, матушка.
- Здравствуйте. С чем пожаловали? – поинтересовался я.
- Государь ко двору тебя требует. Ответ держать перед боярским собранием. Зело они беспокойство выражают.
Этого только не хватало! Я собирался побеседовать с Горохом один на один, выяснить всё, что меня интересовало, и продолжить следствие дальше. Но не терять время с боярами, я и так ничего не успеваю. Заговор какой-то, честное слово. Как будто у них там конкурс: кто успешнее не даст мне нормально работать. Пока лидировал епископ Никон, но то ли ещё будет.
- Делать нечего, сокол ясный, поезжай, - Яга подплыла ко мне, погладила по плечу. – Уважь государя. Ему с ними и так нелегко приходится.
- Поеду, куда я денусь, - вздохнул я и постучал по стеклу, привлекая внимания нашего младшего сотрудника, скучавшего во дворе. – Митька! Седлай коня!
Тот воодушевлённо кивнул и побежал в конюшню. Государев гонец попрощался и уехал, мы с бабкой снова остались одни.
- Ты не кручинься, Никитушка. Бояре наши – они от скуки себе места не находят, вот и устраивают собрания.
- Да, но мне-то работать надо! Кстати, бабуль, пока не забыл. Ночью никто не воскрес?
- Ох, касатик, я думала, ты не спросишь… - и бабка так скорбно развела руками, что я понял: ничего хорошего я сейчас не услышу. – Не мало как человек сто поднялось ныне. Много их, Никитушка, в городе уж и считать не успевают. И то наверняка не все, кто-то о своих не говорит…
Желание побиться головой об стену вспыхнуло с новой силой. Ну вот и всё: мы и в самом-то начале это не контролировали, а теперь народ воскресает безостановочным конвейером. Смирись, участковый. Бороться с этим я не могу, нужно как-то сосуществовать. Положение нашего отделения в городе делалось всё более беспомощным.