- Да вы бредите!
Я никак не мог понять эту логику. Меня безмерно огорчал тот факт, что исполнение законов здесь сильно зависит от социального статуса преступника. Вот Бодровы, опять же, - сколько крови на их руках за столько-то лет. И пожалуйста, по-прежнему рядом с государем. А за раскрашенный забор — на каторгу? И ведь никто не удивляется, всем такое положение дел кажется вполне естественным.
Кажется, даже от Яги я на этот раз поддержки не дождусь. Бабка откровенно радовалась изобретательности боярина.
- Ну вот и ладненько, значится, Груздевы при деле будут. Ты уж, Евстафий Петрович, ещё какой работы им найди, чтоб ерундой не прохлаждались. Токмо в казначействе предупреди, мол, Филька хвор и на работу не явится пару дней.
- Ужо, - кивнул боярин и принял из бабкиных рук стопку водки. – Дык они потом к моим воротам всей толпой припёрлись поглазеть.
Я не испытывал ни капли симпатии к Филимону Митрофановичу и его давно почившему батюшке. Но всё же наказание должно соответствовать преступлению. С другой стороны… а, ну их к лешему, у меня других забот хватает. К тому же небольшая трудотерапия Груздевым не повредит, у них слишком много нерастраченной энергии.
Проводив гостей, мы с Ягой устало переглянулись.
- Может, в баньку, сокол ясный? Дык я Митеньке скажу — он мигом.
- Спасибо, бабуль, - не стал отказываться я. Бабка вышла в сени — отдавать распоряжения нашему младшему сотруднику, а уже через пару минут я увидел, как он дунул через двор к угольному ларю. Мне действительно не помешает взбодриться ядрёным паром. Знаете, что самое паршивое в этом деле? Бесконечная моральная усталость. Я был просто раздавлен происходящим. Покойники, пропадающие бояре, теперь вот царица… ей-богу, лучше бы я физически так уставал, от этого у Яги хотя бы есть лекарства. Но как бороться с невыразимой тоской, что впервые охватила меня на собачьем кладбище и до сих пор не отпускает? Честное слово, если мы закончим это дело — попрошу у государя отпуск.
Если.
Пока Митька топил баню, у нас с бабкой было некоторое время, чтобы обсудить новости.
- Ульяна, значит… - выслушав меня, вздохнула Яга. – Это плохо.
- Почему? Что в ней такого особенного?
- Да как тебе сказать, Никитушка… - замялась она. – Я, признаться, едва о праведниках беседа пошла, первым делом её вспомнила, а уж опосля — отца Алексия. Она, вишь ты, Господу себя посвятить хотела, едва в монастырь не ушла. Да вот беда, государя нашего полюбила без памяти. Так и мучилась, четырнадцать лет душу рвала. Корона царская ей и вовсе как венец терновый была.
- Тогда почему не ушла?
- Говорю тебе, любила его. Дитя от него хотела, да вот не дал Господь — всё с чужими нянчилась, любили её дети.
- Короче, она под описание подходит, - уныло подытожил я.
- Истинно. Праведна душою была, да вот беда — похоронили её, до тридцати не дожила буквально пару недель.
- Бабуль, но как она может всё это делать, если её и в живых-то давно нет? – задал я, наверно, самый дурацкий вопрос всего дела. Я никак не мог увязать на Ульяне все концы следствия. – Она не могла просто уехать? В смысле, уйти от Гороха и сейчас жить где-то ещё.
- Немыслимо, - сразу отсекла эту версию бабка. – Они друг без друга жизни не видели. Я вот смотрю сейчас на Лидию, Никитушка, и одна мысль меня мучает…
- Да?
- Ведь ежели вернётся с того света Ульяна — дык позабудет государь жену молодую. Он бы умер за неё, в любое пекло за ней отправился. Так невозможно любить, Никитушка, как он её любил. А как примчался гонец с вестью скорбной, дык тем же вечером государя нашего едва из петли достать успели. Едва грех страшный над собой не содеял. Потом горькую пить начал, так Бодров чуть страну к рукам не прибрал. Мы тут уж все дыхание затаили, ибо ну представь ентого душегуба царём! У них же у всех руки в крови не то что по локоть — по плечи. Сколько они за пятьсот лет людей потравили да порезали…
Я мысленно ужаснулся. Нет, вот меньше всего на свете я хотел видеть чету Бодровых на троне.
Я рисовал в блокноте блок-схему. «Ульяна жива?» - «Да». - «Немыслимо!»
«Нет». - «Подняли, как остальных?»
Я озвучил это предположение бабке. Она задумалась. Кажется, мы вплотную подошли к вопросу рекурсии. Если Ульяна воскрешает остальных, то кто воскресил её саму? Или, иными словами, кто стрижёт парикмахера. Мне снова вспомнилась эта фраза, зацепившаяся в мозгу ещё в моём мире. Мы по-прежнему не знаем, кто стоит у истоков этого дела. Я нарисовал на свободной странице три кружочка. Под одним подписал «Ульяна» и пририсовал кружочку две косы, два других снабдил усами и бородами и отметил как «Х» и «Y». Этих двоих мы пока не знаем.
От «Нет» я провёл ещё одну стрелку с новым предположением: это не она. Тогда кто, чёрт возьми?! Честное слово, я не хотел вешать на неё всех собак и цепляться за первую попавшуюся версию, но царица наиболее точно подходила под наше описание предполагаемого исполнителя. К тому же при жизни как минимум умела лечить.
- У кого она исповедовалась?
- Ох, Никитушка, про то не ведаю… хотя вполне может статься, что у епископа Никона, и тогда это тупик. Про то с отцом Кондратом поговори, авось он знает.
- Поговорю, - кивнул я. - Бабуль, и самое главное. Как её кольцо могло попасть в лабиринт под собором? У меня что-то нехорошие предположения вырисовываются…
- Хочешь сказать, она там… в той комнате была? Ох, Господи! - Яга горячо перекрестилась.
- Это самое очевидное, прямо-таки напрашивается, - мне от одной мысли было холодно. - Но очень странно: она говорит, что уезжает, и действительно уезжает… и потом ни с того ни с сего оказывается замурованной в подземелье. За что? Насколько я понимаю, она не интересовалась политикой и в управление страной не лезла.
- Епископа Никона допрашивать надо. А токмо он, подлец, ничего тебе не скажет и из любых обвинений вывернется, аки змея подколодная. Уж как и быть нам — не знаю.
- Ладно, бабуль, давайте прервёмся. Я схожу в баню — и продолжим за ужином.
- И то правда, Никитушка, - улыбнулась она. - Слово твоё начальственное завсегда верно. Ступай, касатик, одёжу я тебе в предбанник занесу.
Я вышел во двор и направился в баню. Возможно, я действительно смогу взбодриться. Отдых тела даст отдых и душе. Не хочу жаловаться, но если это дело продлится ещё неделю, то я умом тронусь. Я просто обязан раскрыть его как можно быстрее — для сохранения психического здоровья членов отделения.
Бабке не легче, чем мне. Чего мы добились за прошедшую неделю? Раскрыли дело о разрисованных заборах, да и то не сами — просто так совпало. И потом, Митрофан-то — из воскресших покойников, см. дело неживых-немёртвых. А значит, ниточка сюда и тянется.
Если мертвецов поднимает действительно Ульяна, то зачем? Если верить тому, что говорят про неё Горох и бабка, то на неё не похоже. Хотя… Я потерял мысль и остановился посреди двора, пытаясь её поймать. Но нет, кажется, потерял безвозвратно. И кто те двое, чьи голоса мы слышали в воспоминаниях отца Алексия, помимо голоса царицы? Кто-то, кто имеет над ней власть. Над давно мёртвой женщиной? Да ей в принципе мирские заботы уже параллельны. Или она всё-таки жива? Я запутался. Мне начинало казаться, что дело гораздо проще, чем я его себе представляю. Что я постоянно упускаю что-то важное.
До сегодняшнего дня я про Ульяну вообще ничего не знал. И, наверно, не отказался бы не знать и дальше — во всяком случае, не при таких обстоятельствах. Мне не нравилось, что образ первой жены Гороха всплыл в нашем деле в связи с появлением в городе орды оживших мертвецов. Да, я знаю, что они отличаются от обычных упырей, что они не проявляют враждебности, но чёрт возьми! Они мёртвые!
И кстати, может ли она быть как-то связана с исчезновением Бодрова? На первый взгляд вроде бы нет, а там кто его знает… Я участковый милиционер, я веду это дело и обязан спасти город от нашествия с кладбищ, но чисто по-человечески меня больше волновало, каким же всё-таки образом она попала в подвал. Я был почти уверен, что кольцо там оказалось исключительно вместе с ней. Господи, если так… всё, стоп. Пусть это окажется не так.