Пытаясь унять внезапную дрожь в руках, я поправил фуражку. В бабкиных способностях я не сомневался. Если она говорит, что все спят, - значит, все спят. Тогда кто?!
В открывшемся проёме стоял невысокий изящный мужчина. В руке он держал зажжённую лампу на длинной цепочке.
- Добро пожаловать, Никита Иванович.
В поистине гробовой тишине голос прозвучал неожиданно громко. У меня задрожали колени. Разумеется, от неожиданности, - я был уверен, что все спят. Не от страха. Мне было стыдно в этом признаваться самому себе. Стрельцы стояли за моей спиной, разинув рты. Митька безостановочно крестился.
- Не стойте на пороге, прошу вас.
Я честно старался идти ровно. Кем бы ни был этот человек, ему совершенно незачем знать, что участковый шагает на ответственное задание на ватных ногах. У меня похолодело в груди. Сами подумайте, я пришёл к воротам бодровского поместья в полной уверенности, что все здешние обитатели погружены в колдовской сон. А теперь внезапно выясняется, что… не все.
- Позвольте отрекомендоваться, - мужчина поставил лампу на какой-то чурбак у ворот и церемонно поклонился. – Пан Матеуш Твардовский. Полагаю, всё это время вы искали именно меня.
Я шагнул ближе и в неярком свете лампы постарался его рассмотреть. Обычный человек, не какая-то жуткая сущность вроде Кощея. Достаточно молодой, по европейской моде гладко выбритый. Одет он был тоже по-заграничному.
- Теперь, когда вы наконец меня нашли, надеюсь, вы не откажетесь провести этот вечер в моём обществе.
Он говорил с едва заметным акцентом. А ещё – мне почему-то казалось, что он смеётся надо мной. Было что-то неуловимое в его безукоризненно-вежливых интонациях.
- Прошу вас и пана сотника проследовать за мной, - он отвесил ещё один церемонный поклон, теперь уже в сторону Еремеева. – Остальным не следует так уж бояться – здешние обитатели спят, все до единого. Передайте моё искреннее восхищение способностями пани Яги. Если бы она была здесь, я с превеликим уважением поцеловал бы ей руку.
- А вы почему не спите? – с убийственной глупостью брякнул я. Пан Твардовский развёл руками.
- Увы, сегодня у меня бессонница.
Ирония в его голосе стала чуть более явной. Еремеев наконец отошёл от шока.
- Да ты смеёшься ли над нами, стервь забугорная! – взревел он и, выхватив саблю, бросился на поляка. Тот и бровью не повёл. Он стоял к Фоме вполоборота и даже не смотрел в его сторону. Но внезапно сотник словно натолкнулся на невидимую преграду, а в следующий миг пальцы его разжались, и сабля со звоном упала на землю. Я поражённо застыл. Из горла Еремеева вырвался странный булькающий звук.
- Пан сотник, в цивилизованной Европе столь грубые методы не приняты, - укоризненно заметил этот странный человек – так, словно Фома ему в толпе на ногу наступил. – Я не сторонник насилия, поэтому предлагаю побеседовать мирно.
Мы с Еремеевым переглянулись. Вид у сотника был абсолютно ошарашенный. Да и я, признаться, дышать забывал. Кто это вообще?! Как он смог настолько непринуждённо остановить Еремеева, даже не прикоснувшись к нему? И как он устоял против бабкиного колдовства? Я попытался собрать мысли в кучу.
- Кто вы такой?
- Скажем так, я деловой партнёр пана Бодрова. Вам больше по вкусу беседовать вблизи ворот? Что ж, не смею настаивать.
Еремеев наклонился, подобрал саблю и сунул её в ножны. Одного раза ему хватило, больше он нападать на поляка не пытался. Тот вновь взял свою лампу – она закачалась за цепочке – и приглашающе махнул рукой. Я пожал плечами и, поманив за собой Еремеева, шагнул на территорию поместья. Поляк что-то нажал (я в темноте не видел), дёрнул за какой-то рычаг в углу, и ворота поехали назад, отсекая нас от остального отряда. Я инстинктивно рванулся было на волю, но тут же передумал. Я пришёл сюда искать ответы.
- Вы храбрый человек, Никита Иванович.
Он чем-то напоминал мне Алекса Борра. Разве что в манерах поляка не было высокомерной брезгливости, столь надоевшей мне при общении с австрийским послом. Твардовский разговаривал подчёркнуто вежливо, и всё-таки я не мог избавиться от ощущения, что мы для него – что-то вроде забавных зверушек.
- Признаться, я не умею зажигать большие фонари, - невозмутимо сообщил он, ведя нас по аллее к парадному входу. – Благодаря же вашей уважаемой бабушке все фонарщики спят. Поэтому я вынужден вести вас в господский дом – там есть возможность зажечь свет.
Мы с Фомой просто следовали за ним. У нас и выбора-то не было, что мы могли? Напасть на него – бессмысленно, я видел, как он остановил Еремеева. Развернуться и уйти? Ну нет уж. Если он хочет нам что-то рассказать – пусть рассказывает.
Мы поднялись по уже знакомой мне лестнице. Твардовский открыл тяжёлую входную дверь, и мы с Фомой вслед за ним шагнули в темноту особняка. Кажется, он вёл нас в гостиную. Я смутно различил уходящие влево и вправо коридоры на мужскую и женскую половину. Неожиданно мне пришла в голову мысль, от которой у меня вновь похолодело в груди: Лариска тоже где-то здесь, абсолютно беспомощная, спит под влиянием бабкиного колдовства. В доме, который полностью находится во власти этого странного человека.
Как вообще он смог противиться бабкиной магии? Я много раз видел, как колдует наша эксперт-криминалист, у меня не было повода сомневаться в её силах. Я помотал головой, прогоняя назойливые мысли. Если он захочет – он сам нам всё расскажет.
- Прошу вас садиться, - Твардовский поставил лампу на стол и зажёг семь свечей в круговом серебряном подсвечнике. Стало гораздо светлее, и я смог лучше рассмотреть нашего странного собеседника. Он действительно был молод – может, на пару лет старше меня самого. Правильные черты лица, тонкие губы. Ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд, - совершенно обычный человек. Однако я уже успел убедиться, что безобидная внешность обманчива.
Мы с Фомой плюхнулись на диван, на котором я уже сидел во время своего первого визита сюда. Твардовский расположился в кресле напротив.
- Пан сотник, прошу меня извинить. Возможно, я был чересчур резок с вами, - он улыбнулся краем губ. – Видите ли, я не боец. Я очень плохо владею оружием и практически бесполезен в схватке. Многих людей пугает то, как я защищаюсь.
Фома лишь неопределённо засопел. По-видимому, он ещё не отошёл от шока.
- Никита Иванович, вы настолько активно пытались меня найти, что это стоило жизни почтенной пани, - укоризненно заметил поляк, повернувшись ко мне.
- Марфа Ильинична сама сделала свой выбор.
Я не понимал его. Я вообще не видел смысла ему сейчас разговаривать с нами. Уже одно то, что этот человек успешно сопротивлялся бабкиному колдовству, говорило о том, что он не так прост, как выглядит. Я попытался вспомнить, что именно бабка говорила про нашего потенциального противника. Он не слишком силён в плане магии, но предусмотрителен и умеет не оставлять следов. Очень похоже.
- Она многое знала, - задумчиво продолжил поляк, - и пользовалась безмерным нашим доверием. Разумеется, она не могла допустить, чтобы планы столь уважаемого человека, каковым является пан Бодров, стали известны милиции. Ваша вина в её смерти довольно однозначна, вы не находите? В этом деле вы, пан следователь, проявили себя не лучше, чем те, с кем вы воюете. На ваших руках как минимум две смерти – а будут ещё.
- Что вы имеете в виду? – нахмурился я.
- Всему своё время, Никита Иванович. У нас есть время, чтобы обсудить то, что может вас интересовать. Я готов ответить на ваши вопросы.