Я замер. В памяти мигом всплыло собачье кладбище, расположенное в пронизанном солнцем лесу. Да, всё началось с собаки.
- Я не ошибся, Ульяна с радостью использовала свои способности. Пёс поднялся практически сразу. Разве мы совершили грех, пан следователь? Животное вернулось к своему хозяину. Я сказал Ульяне, что воскрешение умерших есть доброе дело, поскольку они вернутся к своим безутешным семьям. Где я был неправ, Никита Иванович?
Я молчал. Мне было страшно. Люди, у которых такое творится в головах, безнаказанно ходят по земле.
- Мы не забирали её из подвала, какое-то время Ульяна находилась там.
- Как она вообще туда попала? – задал я давно мучивший меня вопрос. Поляк невозмутимо пожал плечами.
- Про то не знаю. Если хотите, можете спросить у епископа Никона. Разумеется, я знал, что создание неживых-немёртвых подвластно лишь святым праведникам. Я не ошибся в Ульяне, а в скором времени вышел и на отца Алексия. Но здесь я не успел. Вы помешали мне, Никита Иванович. Я не успел с ним поговорить, священник умер во второй раз от любезного вмешательства вашей уважаемой бабушки. Это ваша и только ваша вина, пан следователь. Впрочем, у нас оставалась Ульяна. Я сказал ей, что через некоторое время отведу её к государю, поскольку он до сих пор её любит.
«Cie kocha», всплыло в моей памяти.
- Она охотно слушает меня, Никита Иванович. Через неё я могу управлять армией.
Внезапно до меня донёсся отзвук далёких выстрелов. Еремеев тоже его услышал. Мы одновременно вскочили с дивана.
- Что это?!
- Это? – невозмутимо переспросил поляк. – Это государево войско расстреливает народ на Червонной площади.
У меня потемнело в глазах.
========== Глава 10 ==========
Мы с Еремеевым, не сговариваясь, рванули к выходу. Твардовский не пытался нас остановить — абсолютно невозмутимый, он остался сидеть в кресле, безразлично рассматривая трепещущее пламя свечей. Мы вылетели на крыльцо, промчались по аллее и остановились перед неподвижной громадой главных ворот. Сейчас, в темноте, мы могли даже не пытаться их открыть. Забор из плотно пригнанных досок возвышался перед нами метра на три.
- Митька! – в темноту заорал я.
- Туточки, батюшка-воевода! – немедленно отозвались с той стороны. – Вы живой ли?
- Живой. Мы выйти не можем. Хотя…
- Никита Иваныч, может, подсобить чем? – включились стрельцы. Мы с Еремеевым переглянулись.
- Ребята, сможете нам верёвку перебросить?
Подчинённые бравого сотника не задавали лишних вопросов. Через несколько секунд в опасной близости от меня пролетел тяжёлый моток верёвки. Не по голове — уже слава богу. Фома наклонился, подхватил свёрток с земли и стал разматывать.
- Никита Иваныч, я петлю сделаю да вон на трубу накину. По ней и полезем. Вверху вона полозья, видишь. От них оттолкнёмся да прыгнем. Ребята! Ловите нас внизу.
Смастерить петлю и набросить на торчащую вверх трубу ему удалось легко. Сначала, опираясь ногами на механизм ворот, наверх вскарабкался я. Не удержался и неуклюже перевалился на ту сторону, где меня подхватили руки наших стрельцов. Если бы не они, ей-богу, падая с трёх метров головой вниз, я сломал бы себе шею.
Еремеев, по-видимому, подобные операции проделывал чаще. Он появился наверху через пару минут, практически не запыхавшийся.
- Коней нам с участковым, живо! – скомандовал он, после чего подтянул верёвку, перебросил её наружу и бодро спустился. Ещё примерно с полминуты мы стояли, тупо глядя друг на друга. Одиночные выстрелы гремели где-то рядом. Похоже, поляк не соврал, - именно с Червонной площади. Вскоре вернулись двое стрельцов — очевидно, позаимствовали коней у ближайшего патруля.
Мы мчались на площадь так, что ветер свистел в ушах. Я подгонял коня, стараясь успеть за Еремеевым. Бодровское поместье располагалось в самом центре, до площади нам было максимум минут пять.
Мы едва успели затормозить, чтобы не врезаться в толпу на полном скаку. А на площади… на площади действительно была толпа. Я не умел их отличать, но откуда-то знал: большинство стоящих здесь — армия Ульяны. Невероятным усилием воли я взял себя в руки.
- Откуда стреляют?
- От терема государева, - сообразил Фома. – Пошли.
Мы начали протискиваться к царским воротам. Люди стояли настолько тесно, что нам это удавалось с трудом. Я не сразу понял, что кто-то трогает меня за рукав.
- Добгого здоговьичка, Никита Иванович! – дворник Сухарев одарил меня радостной и немного смущённой улыбкой. – И вы пгишли госудагыню почтить?
- Что?
Кажется, среди творящегося вокруг абсурда я стал медленнее соображать. И уже практически ничему не удивлялся. Невозможно сохранять способность удивляться, стоя среди оживших покойников. Люди как люди, подумаешь, умерли все в разное время…
- Меня, Никита Иванович, вот точно сила какая с кговати подбгосила, - сообщил дворник. – Должен я, думаю, на площадь идти, ибо ждёт нас всех госудагыня наша.
- Ульяна?
- Истинно так, Никита Иванович! Ибо ей мы все покогны.
- А где она сама-то?
- Полагаю, с госудагем, - развёл руками Николай Степанович. – Да вы идите ближе, милиции они завсегда обгадуются!
Мы с Еремеевым решили последовать этому мудрому совету и, усердно работая локтями, принялись пробираться к воротам. Неожиданно оттуда раздался новый залп в воздух.
- Ребята пытаются их отогнать, - сообразил Фома, кивая на окружавшую нас толпу. – Никита Иваныч, чой-то не по себе мне. Ить это ж… мертвецы! – и он перекрестился.
- Я тебе больше скажу, - вздохнул я. – Это её армия. Пока они просто стоят, но никто не знает, что будет дальше.
- Участковый, но ведь это ж Ульяна! – то ли меня, то ли самого себя попытался убедить сотник. – Она мухи в жизни не обидела!
- Ты сам слышал. Ей подчиняется вся эта братия, а сама она подчиняется Твардовскому. Причём сейчас я понимаю, что именно его голос я слышал в воспоминаниях отца Алексия.
- И что нам делать?
- Бабка говорит, я должен встретиться с Ульяной. Пока не знаю, как это сделать, но примем за рабочий план.
Я увидел её издали. Она стояла во дворе на высокой трибуне, с которой обычно толкал свои речи Горох. Площадь была освещена достаточно, чтобы я мог её разглядеть — женщину, с которой всё началось. По толпе пронёсся шёпот:
- Ульяна… мученица, храни её Господь…
Она просто стояла. Ветер играл с подолом её длинного платья и едва заметно шевелил концы толстых кос, спускавшихся из-под головного платка. Я зажмурился, потёр кулаками глаза, для верности помотал головой. Обычная, вполне миловидная женщина. Если бабка права и это всё-таки иллюзия, то сделано было качественно. Ничего в облике царицы не напоминало о том, что она покинула этот мир пять лет назад в замурованной комнате под Никольским собором.
Ульяна подняла руку и осенила толпу крестным знамением. Народ стал бухаться на колени. Кто-то крестился, кто-то бил поклоны.
- Мученица… - благоговейно неслось со всех концов площади. Если не считать предупредительных стрелецких выстрелов в воздух, никто не проявлял агрессии. Царицу приветствовали весьма своеобразно. Лидии до такого ещё далеко. Через несколько минут мы с Фомой одни стояли на ногах посреди целующих землю горожан. Её взгляд остановился на нас. Царица улыбнулась, приветственно нам кивнула, после чего начала спускаться с трибуны. Вскоре её тонкая фигурка скрылась за забором. Мы переглянулись.