- Отож! - обрадовался Горох.
Я постучал пальцем по стеклу, привлекая внимание дежуривших во дворе стрельцов.
- Ребята, давайте сюда Гришина.
Не прошло и минуты, как того поставили пред наши светлые очи. Парень хмуро смотрел на нас исподлобья.
- Так, давай я не буду терять время и сразу скажу, зачем тебя сюда привезли. Тебя обвиняют в двух убийствах через отсечение голов и нападении на непосредственное начальство в лице сотника Еремеева. Ты можешь хранить молчание, но тогда мы сочтём это сопротивлением следствию.
Гришин пожал плечами. После утренней драки его нос распух, а на скуле багровел синяк.
- Ты всё равно ничего уже не сделаешь, воевода.
- Давай рассказывай, каким боком ты вообще к этому делу. Кто тебе боярыня Бодрова, любовница?
- Сестра.
Мы вытаращили глаза.
- Как сестра?! - ахнул царь. Я мысленно сложил два и два: младший и единственный сын боярина Афанасьева, ещё в детстве отправленный к дальней родне в провинцию, вполне мог вернуться под другим именем.
- Ага… - я быстро записывал. - Она, стало быть, тебя к делу и привлекла. Как она тебя нашла вообще?
- Приехала за мной года два назад. В войско лукошкинское меня устроила. Фамилию другую взял, чтобы не заподозрили. Боярин хотел иметь уши в милицейской сотне.
- И что тебя подтолкнуло к столь активным действиям, что ты вдруг головы рубить начал?
- Ты когда за сестрой следить повелел, дык я сам в караул напросился, ибо знал, что ночью ей из города выехать надо. Воду заговорённую с собой взял.
- Где взял?
- Сестра дала. Она как из города выехала, дык мы с Ванькой за ней. Да токмо нельзя ему было видеть, куда она едет, дал я ему воды глотнуть — притомились мы. Ну его и повело.
- И ты отрубил ему голову.
- Было дело.
Мы беседовали так спокойно, будто об урожае яблок. Это дело точно сделает меня законченным циником.
- А кто второй, что там лежал?
- Откуда мне знать, мужик какой-то. На моё место привезли. Сам посуди, меня должны были считать мёртвым.
- Тебя и считали поначалу. Хорошо, теперь вот что мне скажи. У Маргариты с собой был сундук. Что за сундук и что она в нём держит?
- Это не её сундук.
- А чей?
- Пана Твардовского.
- Что в нём?
- Не знаю.
- Врёт, - вклинилась бабка. Парня аж передёрнуло.
- Ещё раз спрашиваю, что в сундуке?
На этот раз он промолчал.
- К этому вопросу вернёмся позже. С отцом ты виделся в ближайшее время? Я объявил его в розыск, но пока безуспешно.
- Один раз, вчера. Маргарита велела.
- Зачем?
Это, кстати, уже не первый мой допрос в подобном тоне. Короткие вопросы — короткие ответы. И все спокойные такие, аж зубы сводит!
- Она яду дала. Сказала, давно пора было старика устранить.
- Ты дал ему яд?
- Да.
Мне было холодно. Вот просто физически холодно от этого дела: от Маргариты, готовой развязать гражданскую войну из-за желания посадить дочь на трон, от её брата, который, не моргнув глазом, отравил старика. От толпы мертвецов, покорных заезжему гастролёру. Господи, помоги нам всем.
- За что?
- Он о Маргарите знал то, что никто не должен был.
- А именно?
- Не твоё дело.
Я встал.
- Афанасьев Игнат Гаврилович, вы обвиняетесь в убийстве троих человек и нападении на своего начальника. Вас отвезут в царскую тюрьму, где вы будете ждать суда. Последний раз спрашиваю: что в сундуке?
Он молчал. Я сделал знак Яге. Игнат поднял взгляд, медленно перевёл с меня на бабку. После чего едва заметно улыбнулся и хрустнул зубами. Я узнал бы этот звук из тысячи. Игнат постоял ещё с полминуты, и на этот раз я, уже понимая, что происходит, успел его подхватить. Глаза парня широко распахнулись, он захрипел и обмяк на моих руках. Я медленно опустил его на пол.
- Ещё один предусмотрительный, - пробормотал я себе под нос. - Бабушка, ну вот что это такое? Одна подозреваемая сбежала, другой умер… Ребята! - я высунулся в сени. - Забирайте труп.
Стрельцы, явившиеся на мой зов, посмотрели на меня крайне подозрительно. Я не стал ничего объяснять, только махнул рукой. Сел за стол, попросил у Яги чаю. В голове моей было пусто и абсолютно спокойно, а вот руки дрожали. Я заметил это, лишь ударившись пальцем о тарелку.
- Никита Иваныч, ты б водочки глотнул, - участливо посоветовал Горох, сам бледный, как полотно.
- На службе не пью, - машинально ответил я. Реальность куда-то предательски поплыла. Как сквозь слой ваты, до меня донёсся голос Яги.
- Никита! Никитушка!
Я очнулся — бабка хлопала меня по щекам.
- Уф! Живой.
- Не дождётесь, - буркнул я. Яга слабо улыбнулась. Мне даже не дали толком прийти в себя: в горницу вновь сунулся один из еремеевских ребят.
- Участковый, там Фома Силыч тебя требует. Токмо это… поскорее бы. К базару.
- А что с ним?
- Дык… - замялся стрелец. - Кажись, нож тот отравленный был.
В моей голове вихрем пронеслись воспоминания: Афанасьев-младший ранил сотника ножом. На первый взгляд пустяковая царапина, но… Господи, вот только Еремеева нам не хватало!
- Бабушка, вы мне нужны.
- Я с тобой, касатик, - Яга накинула на плечи платок. Она никогда на моей памяти не позволяла себе выходить на улицу в домашнем платье, но сейчас времени на переодевание не было. - Да токмо, Никитушка… ежели он ядом травленный, живая вода потребна, а у меня, как на грех, закончилась.
- Митька! Запрягай, живо! Как закончилась? - поперхнулся я. У живой воды один источник — на Смородине, а туда только в одну сторону больше часа дороги. Я могу не успеть. Господи, я не хочу терять ещё и Еремеева!
По-видимому, в критические моменты у меня открывается второе дыхание. Я соображал очень быстро.
- Ваше Величество! Сможете привезти Ульяну?
Он кивнул и, не задавая лишних вопросов, вышел во двор. Меньше чем через минуту государева карета рванула за ворота. Мы с Ягой тоже вышли. Митька вывел телегу, запряжённую нашей кобылой, мы уселись. Верхом быстрее, но я же не один.
- Давай к базару, живо.
- Ага, а бабуленька меня потом в сапог…
- Живо! - хором гаркнули мы с Ягой. Он стегнул кобылу.
До базара мы домчались минут за десять. Там нас уже ждали. Фома сидел на лавке в углу площади. Я не сразу его узнал — настолько он изменился за те пару часов, что мы не виделись. На бледном, без кровинки, лице неестественно блестели запавшие глаза. Вокруг столпились стрельцы. Судя по скорбным лицам, они уже смирились, что Фома умирает.
- Никита Иваныч… вот оно как. Нож-то непростой был…
- Ты помолчи, - мягко прервал я. - Вот бабушка сейчас тебя осмотрит.
Яга не осматривала, скорее обнюхивала. Ей было понятно что-то, чего я даже не замечал.
- Никитушка, живую воду надобно, - вздохнула она. - Заморский яд, не справлюсь я.
- На боевом посту, - стрельцы одновременно сняли шапки. - Упокой, Господи, душу раба Твоего…
- А ну отставить! - рявкнул я. - Вы ж живого хороните!
- Не жилец он, Никита Иваныч…
Яга опустила голову. Я слышал частое сбивчивое дыхание Еремеева. Если Горох не успеет… то всё.
По улице в сторону базара с грохотом неслась карета государя. Я замахал руками, привлекая внимание кучера. Кони встали как вкопанные, из кареты сначала вывалился царь, а потом, опираясь на его руку, спустилась Ульяна. Рядом с нашим Горохом она была как росток рядом с деревом. Мертвячка, всплыло в моей памяти. И косы, тяжёлые косы до самых колен. Я правда не видел разницы между ней и её творениями.
Она медленно подошла к нам и опустилась на колени перед Еремеевым. Косы свились кольцами на земле. Перекрестилась сама, перекрестила его, поцеловала висящий на груди крест. А потом взяла взяла обеими руками кисть сотника и застыла, закрыв глаза. Мы молчали, она, по-видимому, молилась, и я не сразу заметил, что по её щекам ползут слёзы. Я сам едва не взвыл. Господи, хватит!
Мне в голову лезли ненужные мысли. Что если бы не она, Фома был бы уже мёртв. Что если бы не она, ничего этого бы не было. Что нужно судить Бодровых за государственную измену… нужно прекратить всё это, нужно остановить Твардовского. Я невольно вскинулся, почувствовав на себе чей-то холодный взгляд.