– Цыц! – рявкнул я на бабку.
Та от неожиданности умолкла. Форсируя успех, я устремился на новые позиции противника:
– Квасу мне. Два кубка. И чтоб немедля – одна нога здесь, а другая там.
Беляна открыла было рот, затем закрыла, с надеждой покосилась на Агафью Фоминишну – не приструнит ли раскомандовавшегося наглеца, но, поняв, что помощи не добиться, покорилась.
– Сейчас девок кликну, принесут,- ворчливо отозвалась она и с достоинством удалилась.
Когда же мамка вернулась, то так и застыла в дверях, не в силах сделать и шагу вперед. Картина, представшая ее взору, была на грани фантастики в смеси с диким непотребством. Оказывается, воспользовавшись уходом верной служанки, Агафья Фоминишна тут же метнулась в объятия к фрязину, который хоть и носит на груди православный крест, но из басурманского сословия не исключен и из списка подозреваемых в колдовстве и прочем также не вычеркнут.
Правда, объятия эти были лишь утешительными, то есть супруга Висковатого попросту рыдала у меня на груди, а руки ее висели как плети, но я-то ее обнимал, да еще гладил по голове и что-то нашептывал на ухо. Если оценивать эту картину с точки зрения суровых пуританских взглядов средневековой Руси, когда даже царице было запрещено оставаться наедине с собственной родней мужского пола, когда женщина не имела права зарезать курицу и вынуждена была стоять у крыльца своего дома с протянутым ножом, чтобы ей помогли прохожие, то это была явная порнография.
Как Беляна удержалась и еще с порога не запустила в меня одним из кубков, которые держала в своих руках, не знаю. Думаю, она просто опасалась попасть в хозяйку. А может, просто остолбенела от возмущения. Но самое удивительное было то, что когда мамка все-таки пришла в себя, то как ни в чем не бывало просеменила к нам, а подойдя вплотную, резко повернулась к двери, надежно загородив плачущую на груди охальника-фрязина хозяйку.
Правда, терпение ее закончилось довольно-таки скоро. Уже через пару минут она стала деликатно покряхтывать, а спустя еще минуту громко осведомилась:
– И долго мне квас держать?
– Да я уже все,- Агафья Фоминишна хлюпнула напоследок носом и, застенчиво отпрянув от меня, принялась суетливо поправлять на голове красивую жемчужную кику.
– Ништо,- успокаивающе приговаривала Беляна, всучив мне оба кубка и помогая хозяйке привести в порядок сбившийся в сторону традиционный головной убор замужней женщины,- Ништо. Егда беда такая, тут всякой охота на мужичьем плече выреветься. По себе знаю, касатушка,- баба завсегда себе в беде слезой подсобляет. Без плачу у бабы и дело не спорится. То не в зазор, не в попрек. Господь нас такими сотворил, так что уж теперь. А ты, басурманин, и помыслить не моги, будто она к тебе за лаской ринулась.- Беляна строго погрозила мне пальцем.- То ей по слабости нашей бабьей опереться о мужика занадобилось, а тут ты и подвернулся. Понял ли?
– Чего ж не понять? – примирительно заметил я.
Я и правда в мыслях не держал ничего такого. Нет, даже сейчас, слегка подурневшая от горя, с ранней сединой в волосах, все равно она выглядела весьма и весьма аппетитно. В соку, лет тридцать – тридцать пять, не больше, привлекательная, пышная грудь до сих пор не обвисла, да и все остальное тоже в комплиментах не нуждалось – хватало правды без лести. Но она была женой дьяка, а я – гость в его доме, и гадить хозяину, пускай отсутствующему, у меня и в мыслях не возникало. Так что я действительно понял все правильно, именно так, как и говорила Беляна. Надо было прореветься человеку, а на бабском плече не то – нужен мужик.
– И зенки свои бесстыжие не больно-то на нее пяль,- снова стала расходиться Беляна.
– А ну-ка помолчи,- повысил я голос, чувствуя, что еще чуть-чуть, и от моих недавних завоеваний останется один пшик.
Подействовало. Умолкла сразу.
– А ты на-ка вот, квасу испей,- решительно сказал я, протягивая Агафье Фоминишне один из кубков.
Та послушно приняла его из моих рук, сделала несколько глотков, и вдруг глаза ее стали закрываться. Я еле успел подхватить медленно начавшую заваливаться набок женщину. Успевшая сообразить Беляна тут же помогла мне кое-как довести ее до соседней комнаты, где находилась ложница, после чего, уложив женщину на кровать, я на цыпочках двинулся обратно.
– Три ночи не спала, вот и сомлела,- деловито пояснила появившаяся спустя несколько минут Беляна.
– Тогда пусть спит,- кивнул я и опробовал отвоеванные командные права: – На ужин не будить, пусть отдыхает до утра. Все равно один день ничего не даст. Как проснется – покормить, ну а уж потом пришлешь за мной,- И уточнил: – Мать-то Ивана Михайловича где?