Ручей, где было назначено свидание, находился на меже владений боярыни Колывановской и общинных земель. Наверное, будь на месте Ольги какой-нибудь властный и жадный боярин, он давно бы присоединил к своим владениям этот широкий, с ключевой водой, ручей, бравший начало в лесистых предгорьях. Но у Ольги не было ни силы, ни власти, чтобы расширять свое имение, да и природная доброта не позволяла ей лишать местных жителей источника хрустально-чистой воды. Так и оставался ручей общим, к нему ходили за водой и боярские и вольные крестьяне.
Большой камень, к которому сейчас направлялась Дарина, лежал справа от ручья, со стороны боярских владений. Дорога шла через рощу, и девушка, засмотревшись на пеструю птицу в ветвях дерева, чуть не толкнула старушку с клюкой в руке и охапкой хвороста на спине. Дарина ничуть не испугалась незнакомки, потому что уже привыкла встречать в окрестностях полунищих стариков и старух, которые селились поближе к церкви, где легче было просить подаяние. Когда-то, до монгольской беды, эти старые люди имели где-то свой хлеб и кров, но сейчас влачили жизнь обнищавших изгнанников. Большинство из них были не простого рода. Как раз простые, бедные крестьяне легче привыкали к чужеземным хозяевам, под властью которых им жилось не многим хуже, чем под властью своих князей и бояр, а иногда даже легче. Татары облагали крестьян хлебной данью, а в остальном оставляли их в покое. Но людям, чьим ремеслом было не хлебопашество, приходилось тяжело, ибо никто уже не заказывал ни книг, ни икон, ни украшений, ни красивых домов, ни храмов. Потому и уходили они из киевской земли на запад, ютились поближе к монастырям.
Старушка, видимо, направлялась к церкви, а сейчас присела попить воды у ручья. Дарина, невольно остановившись, поприветствовала старую женщину и хотела идти дальше, но незнакомка вдруг ласково улыбнулась девушке и теплым, приятным голосом сказала:
— Какая же ты миленькая, какая хорошенькая. Дай Бог тебе счастья, дай Бог хорошего жениха.
Что-то во взгляде и в голосе старушки выдавало женщину не простого рода. Почувствовав к ней невольное почтение и даже интерес, Дарина замедлила свой стремительный шаг и, потоптавшись на месте, смущенно сказала:
— Что ты, бабушка, какие теперь женихи… В такое лихолетье не до женихов.
— Но ты ведь спешишь к парню, верно? — В глазах старушки мелькнули и тут же погасли лукавые искорки. И вдруг, нахмурив брови, она строго сказала: — Но чует мое сердце, что не надо тебе сегодня к нему идти. Возвращайся домой, милая, так будет лучше.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Дарина. — Может, ты, бабушка, ведунья?
— Нет, Боже упаси, ведовством не занимаюсь, — перекрестилась старуха. — А только бывают у меня иногда предчувствия, сама не знаю, как их объяснить.
— Ты, бабушка, наверное, много в жизни горя испытала, оттого тебе повсюду чудится плохое. Но ведь, как говорят, горя бояться — счастья не видать.
— Кто знает, детка, — вздохнула старая женщина. — Жизнь человеческая так устроена: не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
— До свидания, бабушка! — сказала Дарина и, крутнувшись на носках, снова устремилась вперед по узкой тропинке.
— Пусть Бог тебя хранит, милая! — крикнула ей вслед старушка.
Через минуту Дарина и думать забыла о нищей незнакомке: все ее мысли снова были заняты Назаром. И лишь где-то в глубине души теперь угнездилась странная и смутная тревога. Впрочем, девушка к ней не прислушивалась.
Сердце Дарины встрепенулось, когда впереди, между деревьями, мелькнула лихо заломленная шапка Назара. Парень сидел на камне у ручья и выстругивал ножом какую-то дудочку. Чуткое ухо охотника уловило легкие шаги Дарины, и, бросив свое нехитрое занятие, Назар тут же устремился навстречу девушке.
— Вечер тебе добрый, боярышня, и здоровья тебе доброго, — приветствовал он ее с поклоном.
— И тебе того же, — откликнулась она и опустила взгляд, стесняясь своего внезапно вспыхнувшего румянца.
— Какая же ты красивая, — сказал он, любуясь ею с откровенным восхищением. — Ты оказала мне честь, что пришла.
В пристальном взгляде парня неопытной девушке почудилось что-то затаенно-опасное, и она поспешила заговорить о другом:
— Я пришла, чтобы с тобою попрощаться. Мне осталась всего-то неделя вольной жизни. А потом мы вместе с мамой уйдем в монастырь, примем постриг.
— Постой, боярышня… — Назар слегка опешил. — Зачем же в монастырь? Ну, матушка твоя, понятное дело, вдова, а ты-то почему?
— Теперь иначе нельзя… — вздохнула Дарина.
Назар взял девушку за руку, подвел к лежавшему на берегу ручья бревну, сел на него и ее усадил рядом. Она не сопротивлялась, ей даже приятна была его осторожная и одновременно властная настойчивость.
— Скоро монастыри наши очень обогатятся, — сказал Назар, не выпуская ее руки. — Ведь татары, хоть и нехристи, а чужую веру уважают, с монастырских земель не берут дани. Потому-то многие знатные люди стали отдавать монастырям свои земли и свое добро. Наверное, матушка твоя тоже поступает правильно. Только зря она тебя за собою тянет. Тебе-то рано становиться монахиней.
— А что же мне остается делать? — спросила Дарина, блеснув на него синим взглядом исподлобья.
— Если ты будешь жить при монастыре, татары тебя не тронут. Но зачем же тебе постригаться в монахини? Ты ведь можешь выйти замуж, найти себе защитника… Дарина.
Он впервые назвал боярышню по имени, и она вдруг почувствовала неодолимое желание поведать ему все свои печали.
— Не только в татарах дело, — вздохнула она и тут же, сбиваясь и путаясь в словах, рассказала о той беде, которой грозило им с матерью опасное соседство боярина Карпа.
В эту минуту Назар казался Дарине и близким другом, и могучим защитником.
Пока она говорила, молодой охотник незаметно обнял ее за плечи и слегка привлек к себе. Замолчав, Дарина попыталась от него отодвинуться, но он только крепче сжал ее в объятиях и заговорил со страстью в голосе:
— Если ты мне доверишься, я спасу тебя от этого урода. И незачем тебе уходить в монастырь, я уберегу тебя не хуже любого монастыря.
— Как же ты это сделаешь? — пролепетала Дарина, неуверенно сопротивляясь его объятиям. — Ведь у боярина Карпа много холопов, нам его не одолеть.
— Будь моей, и я стану тебе надежной опорой, увезу тебя на край света, — заявил Назар и вдруг, слегка запрокинув ей голову, прильнул страстным поцелуем к нецелованным девичьим губам.
Дарина сперва от неожиданности растерялась, а потом уперлась кулачками ему в грудь, испуганно и гневно воскликнула:
— Да как ты смеешь, бесстыдник?! Правду матушка говорила: ты не будешь беречь мою честь!
— Так твоя матушка-боярыня знала, что ты идешь ко мне на свидание? — удивился Назар.
— Знала, не знала, какое тебе дело? — насупилась Дарина и тряхнула головой, как норовистая лошадка. — Я думала, ты отнесешься ко мне с почтением, а ты — мужик мужиком.
— Конечно, за такого мужика, смерда, боярыня не выдаст свою дочь, — криво усмехнулся охотник. — Ведь не выдаст, правда? Да ты и сама не согласишься стать моей женой, верно?
Дарина молчала, отодвинувшись в сторону, а потом вдруг, не выдержав его пристального взгляда и настойчивого прикосновения рук, повернулась к парню и выпалила:
— Я бы, может, и пошла за тебя, но мама никогда нас не благословит. И священник не обвенчает без родительского благословения. Разные мы с тобой, и с этим ничего не поделаешь.
— Да, разные, — вздохнул Назар. — Хоть ты и готова за меня пойти, чтобы спастись от рябого боярина, но мы не пара. Ты ни за что бы не смогла жить в крестьянской избе, а меня никогда не пустят жить в боярский дом. Да я бы и сам не пошел. Мужчина не должен чувствовать себя ниже своей жены.
— Значит, нет у меня иного выхода, только монастырь, — прошептала Дарина.
— Но перед тем как уйти в монахини, ты уж постарайся натешиться своей молодостью и красотой, — со странной усмешкой предложил Назар и, взяв Дарину за плечи, заглянул ей в глаза. — Ведь я тебе нравлюсь, как и ты мне. Нравлюсь, правда? И поцелуи мои тебе нравятся, хоть ты и называешь меня мужиком.