В глазах Жиля я прочитала приговор и отшатнулась, стала отступать, крутя головой. Он прыгнул ко мне и потащил к столу:
— Пей!
Я мотала головой и царапала руку, охватившую меня. А после впилась в нее зубами. Я думала, муж отвесит мне оплеуху, но он просто стряхнул меня, как котенка. Ухватил за волосы у корней:
— Пей!
Я продолжала вырываться и кричать. Тогда он швырнул меня на пол, придавив коленями.
Он зажал мой нос пальцами, и пришлось открыть рот, чтобы не задохнуться. Багряное вино полилось, заставляя закашляться. Жиль выпустил меня и глядел, как члены мои деревенеют и глаза закрываются. А потом подхватил на руки и понес.
Мы оказались в том же зале, где нашли упокоение прежние его жены. Мне говорили, что мертвый человек какое-то время еще продолжает слышать. Так оно и было. Хриплый старческий смех едва не оглушил меня. А потом скрипучий голос с итальянским акцентом произнес:
— Какая милая девочка! Тебе пошли на пользу советы, Жиль. Сосуд остался целым, молодец. Нынче же обряд будет завершен.
И меня поглотил лед.
Рован
Яан ун Рабике, больше известный под именем «Крысяка», свесил жилистые ноги с кровати и стошнил в ведро. После этого он, дергая кадыкастой шеей, долго пил вино из высокогорлого кувшина, не замечая изысканной прелести последнего. Вино отдавало медью. Напившись, Яан продрал редеющие на макушке жесткие черные волосы и почесал небритый подбородок. Скосил глаз на разметавшуюся по постели и приятно обильную телом Удун Герике. Та скоренько прикрылась простыней. Под левым глазом у нее цвел роскошный фонарь, но мона молчала, и это радовало. Это было обычной жизнью, рядом с которой забывалось увиденное сегодня на рассвете раскатанное по булыжнику тело. Судя по одежде, раздавлен был моряк, хотя очень трудно судить о ком-то, если по нему прокатит вал из набитых ломом бочонков, или колесница Джаггернах, или угольный утюг размером с корову. Получается что-то вроде яйца с кровью, которое намазывают на гренок. Пожалуй, Яан больше гренков не ест. Даже привычных ко всему каннуокских портовых стражей выворачивало на месте — возле того, что они пробовали соскрести с булыжника. Яан ун Рабике, дознаватель Иностранного Квартала Каннуоки, не был неженкой. Ему доводилось в силу профессии видеть пробитые головы, доставать из воды несвежих утопленников, да и самому саживать нож под чужие ребра доводилось. Но нынешнее… Крысяка сплюнул. Господи, прости.
Громко постучали в двери.
Сегодня дознавателю не пришлось дожидаться в приемной, его провели к губернатору немедленно. Мессир Хольстат был в кабинете не один: напротив него нависал под потолок знакомый Яану еще по Катангу судовладелец, и они с губернатором шипели друг на друга, как пара разозленных ежей.
— Входите, ун Рабике! — прокричал мессир Хольстат радостно. — Я обещал вам, Лоренц, что мы разберемся. Вот он, наш лучший дознаватель.
Арматор нелицеприятно фыркнул: дескать, в гробу он видал дознавателя, — и ушел.
— Садитесь, Яан, — предложил губернатор любезно, и Крысяка понял, что все идет наперекосяк. Однако опустился в темное с резной, высокой спинкой кресло. Кожа на узком сиденье протерлась и треснула, а удерживающие ее металлические гвоздики были начищены задами множества посетителей. Мессир Хольстат опустился в такое же кресло за рабочим столом. Над его головой нависала деревянная крышечка наголовья, и выглядел губернатор точь-в-точь, как угодник ун Страатен с алтаря в Катангском соборе. Над этим алтарем, похожим на готический замок, трудились в течение пятнадцати лет лучшие резчики, оставляя специальные ниши для Иешуа, Богодевы и святых. Говорили, святые были тщательно выделаны как спереди, так и сзади — но с тыла прихожане их рассматривать, увы, не могли.
— Ты знаешь, что происходит в порту?
Яан кивнул. Нехорошей болью отозвалась голова. За три ночи три одиноких матросских трупа, раздавленных, как сегодняшний. В глухих местах: на пустых причалах… между складами… Разумеется, никаких свидетелей. Трупы не грабят — чтобы грабить такого, это насколько ж надо быть небрезгливым. Все.
— Сегодня у Лоренца раздавило капитана.
— Да? — спросил Крысяка вяло.
— Его опознали. На нем были хорошие сапоги и кафтан из вентанского сукна с галунами.
Яан фыркнул сквозь зубы: может, галуны и были… разглядишь там…
Мессир Хольстат сделал строгое лицо:
— В порту паника. Шхуны «Монабелле» и «Розальон» собрались отчаливать недогруженные. Республика Саардам не должна понести урон в торговле. И наша политика, — толстый палец начальства закачался перед длинным носом Яана, — тоже. Наши интересы в Нижнем Ресорме.