— Эта лошадь хочет нас съесть! — сообщил он, показывая на красную лошадь.
Товарищ Тёмный, в отличие от Фогги, сразу узнал Маргину, а её вид возбудил в нём только одно желание, которое не стоило показывать при дочери, Элайни, а тем более перед внуками.
— Мама, — воскликнула Марго, бросаясь к Элайни, а та, соскочив с товарища Тёмного, понеслась к ней. Сергей подхватил их на руки и закружил, смеясь. Когда объединившаяся семья немного успокоились, Элайни подошла к Тёмному и произнесла:
— Спасибо тебе, Тёмный!
Товарищ Тёмный, сама скромность, бил передним копытом землю, но вовсе не от слов Элайни, а пытаясь сдержать свою страсть.
— А с матерью здороваться, что, не нужно? — сказала Маргина, подходя к дочери.
— Мама! Ты что – лошадь!? — воскликнула Элайни, бывшая до этого в недоумении, что делает здесь красная лошадь.
— А что, не нравится? — спросила Маргина, но Элайни так и стояла с открытым ртом, растерянно поглядывая на товарища Тёмного.
— Здравствуй мама, — сказал Сергей, подходя к Маргине. Обняв её за шею, он сказал на ухо: — Не сказал бы, что я это ожидал, но ты красива.
— Правда? — не поверила Маргина, но перешерстив голову зятя, увидела его явное восхищение и, чмокнула его лошадиными губами в щеку, сказала: — Спасибо!
Элайни возмущённо смотрела на предателя, который в это время здоровался с Фогги, и на предложение последнего продолжить путешествие на флаэсине тут же согласилась. Детей погрузили на флаэсину, туда же забралась Элайни, а за ней и Сергей.
— Нам, как я вижу, места на флаэсине нет, — укоризненно сказала Маргина, а товарищ Тёмный, отчего-то заторопивший Фогги с отлётом, убедительно сказал:
— Мы на своих быстрее вас будем.
«Нет!» — сказала Маргина, читая мысли товарища Тёмного. «Да!» — полыхнул жаром в её глифомах товарищ Тёмный, нетерпеливо дожидаясь, пока флаэсина скроется с глаз. Не оставляя ему надежд, Маргина рванула в степь, бешено перебирая ногами, так что ветер свистел в ушах.
Тёмный, поблёскивая от вожделения глазом, рванулся за ней, пытаясь догнать, но яркое пламя не обжигая степь, огненной стрелой мчалось впереди, дразня развевающимся на ветру хвостом. Маргина, находя положение неестественным, была приятно удивлена напором вспыхнувшей страсти Тёмного, и немного дразнила его, как и всякая женская сущность, поэтому немного умерила пыл, чтобы Тёмный не потерял всякую надежду. Как будто нарочно, из глифом выползли воспоминания о сексуальных фантазиях окоритян на планете Око, зажигаясь в ней сладкие мысли.
«Какого рожна я должна убегать?» — подумала она, приостанавливая бег, и Тёмный, уловив её мысль, с ходу вскочил на неё, обжигая сзади, а она чуть не потеряла контроль над телом, неожиданно подаваясь назад. Бешеная скачка не утратила свой ритм, перевоплощаясь в бешеную страсть, которая замедлила время в данной точке пространства, успевая в долю прасек, полыхнуть миллионами оттенков чувств, заполняющих их естество до последней глифомы. Вскоре они потеряли формы, сливаясь в один, закрученный вихрь, который срывал остатки травы из почвы, расшвыривая её вокруг. Ещё долго вихрь кружил по степи, вырисовывая на ней немыслимые узоры, и Парк, летящий на флаэсине, с удивлением их рассматривал.
Манароис, стоящая рядом с ним, смотрела на узоры, но их не видела, так как думала о своём Мо, который был похищен барберосами, и украденный кем-то у них. «Зачем он вам нужен? — обратилась к похитителям Манароис: — Вы всё равно не будете любить его, как я».
Ворон, неподвижно висящий высоко в небе, смотрел на сексуальные зигзаги, которые выписывали охваченные страстью сущности, и осуждающе заметил:
— Какая распущенность нравов, — подумывая про себя о том, где бы поймать какую-нибудь ворону, чтобы оседлать её и ощипать до безобразия.
Флаэсина опустилась возле дуба и Манароис бросилась к своим бурёнушкам, которые, увидев её, осуждающе замычали, встречая хозяйку. К своему удивлению она заметила, что коров кто-то доил, а когда зашла в дом, то увидела, что на столе стоит полное ведро молока.
Еще на столе лежала записка, на которой Манароис прочитала: «Коров подоил. Фогги». Она с тёплой улыбкой вспомнила Фогги, но тут же погасила её, извлекая из памяти незабвенный образ Мо. Ей так никто и не помог, несмотря на явное сочувствие, и она понимала, что может все оставшиеся дни посвятить тому, что будет ждать своего Мо.
Она хотела покормить Парка, но тот взял с собой только горшок с молоком и, пообещав непременно залететь на обратном пути, поднялся в воздух. Манароис перемыла посуду, привела в порядок спальню и кухню, затем почистила коров. Потом спустилась в погреб и перевернула сыры, приготовленные для обмена в Барото, а закончив работу, уселась на лавочку у колодца, ожидая неизвестно чего.