Вокруг шумела разноязычная речь: важные египетские купцы выставляли хитоны из тончайшего льна, бронзовые лампы, раскрашенных охрой каменных скарабеев; юркие греки расхваливали сложные астрономические приборы, керамические вазы, отрезы красивых тканей; черные нубийцы в красных фесках и набедренных повязках продавали статуэтки из такого же черного эбенового дерева, веера из страусиных перьев, поделки из слоновой кости и чудодейственное лечебное снадобье из толченого рога носорога; степенные сирийцы предлагали ножи из дамасской стали… Справа лежали на прилавках грубые и колючие слитки железа из Индии, тут же кузнец разложил замки с массивными ключами, треугольные лопаты, серпы, рядом горшечник выставил глазурованные горшки, а стеклодув хвастал редкой и дорогой стеклянной посудой, рядом с ним сидели мироварщики со своими благовониями…
На площадке посередине продавали рабов: толстый самарийский купец увлеченно ощупывал тугую грудь совсем юной чернокожей девушки, работорговец заставлял атлетически сложенного нубийца напрягать мощные мускулы. Все громко расхваливали товары на родных языках, а покупатели так же громко торговались, пытаясь сбить цену, отчего на площади стоял постоянный гул, будто прибой бился о скальную гряду.
– А ты много ли сделал добрых дел, Иуда? – со скрытой насмешкой спросил Фома, и ему пришлось повысить голос.
– Много. Только вы их быстро забываете, – Иегуда гордо выпрямил спину. – Помнишь, как я предостерегал от входа в Иофу и умолял обойти это селение? Но вы меня не послушали, и нас хотели побить камнями! Кто выручил всех тогда?
Суровое лицо Петра смягчилось, на губах мелькнула тень улыбки.
– Да, помню, Иуда бросился на зачинщиков, он так кричал и ругался, плел такие небылицы и так кривлялся, что вызвал смех толпы, и мы смогли выбраться невредимыми…
– Но я не дождался благодарности ни от учителя, ни от вас! – взволнованно вскричал Иегуда. – Никому не нужны правда и справедливость!
– Может, оттого, что ругань мало похожа на правду, а смешные ужимки мало похожи на справедливость? – усмехнулся Фома. – Но никто не отрицает, что ты спас Учителя своими ужасными гримасами!
– Не я его спас, это не мои гримасы! Вероятно, его спас Сатана, который научил меня кривляться, корчить рожи и изворачиваться перед разъяренной толпой! – Иегуда тыльной стороной ладони вытер выступившую на губах пену.
«Серебряный шекель» вдруг скрылся за невесть откуда взявшейся тучкой и вмиг перестал греть. Тут же налетел резкий порывистый ветер, закрутивший и взметнувший вверх кучи рыночного мусора.
Они как раз подходили к мясным рядам. Слева продавали мясо, справа – птицу. На прилавках лежали ощипанные тушки кур и гусей, в больших клетках беспокойно бились голуби и куропатки.
Иегуда немного успокоился.
– Надо выбрать самого свежего агнца…
– Лучше купи голубей или гуся, – предложил Петр. – Мы давно не ели птицу.
Иегуда покачал головой.
– Нет. Учитель обмолвился, что алчет ягнятины. И еще я куплю ему лучшего самарийского вина! А вы пейте финикийское, оно дешевле…
Петр и Фома переглянулись.
– Ты очень стараешься понравиться Учителю!
Иегуда хотел что-то ответить, но не успел.
– Простите, пытливые странники, – раздался сзади густой баритон. – Вы ведь из свиты Царя Иудейского? Могу ли я присоединиться к вашей высокоученой беседе?
Все трое обернулись. Перед ними стоял чужестранец с темным худым лицом, крючковатым носом и бездонными черными глазами. Он был одет ярко и необычно. Облегающий, с золотой нитью черный камзол, красная, с выгнутыми полями шляпа с петушиным пером, невиданные тяжелые башмаки с пряжками и обрубленными носами. На боку висел диковинный меч – узкий, длинный, ножны с позолотой, причудливо изогнутый эфес, витая рукоять… На руках длинные, с отворотами перчатки из телячьей кожи тончайшей выделки, прямо поверх перчаток надеты перстни с огромными сверкающими камнями. Такую одежду и оружие не знали ни в Самарии, ни в Иудее.
Странствующий лицедей? Но у бедных актеров нет столь дорогих вещей!
– Наш Учитель не имеет свиты, – ответил за всех Фома. – И он не любит, когда его так называют. Мы верные ученики своего Учителя, только и всего.