Они дежурили в аэропорту уже неделю.
Бесконечные вереницы лиц, проходивших перед глазами, слились в одно лицо — без пола, без возраста, без национальности…
Шеф уверенно сказал, что человек, которого они ищут, должен появиться здесь, — кавказцы были гастролерами, в городе у них никого нет, уцелевшему члену группы отсидеться не у кого. Он полетит обратно к себе на юг, к своим. Им раздали фотографии всех гастролеров — на всякий случай, хотя предположительно было известно, что не найден труп Аслана Теймуразова, однако после пожара нельзя было полагаться на результаты опознания. Шеф предупредил их, что Аслан — опытный хитрый боевик, что он наверняка будет загримирован, поэтому они подолгу и тщательно всматривались в каждое мужское лицо.
Они работали в две смены, сменяя друг друга, группами по трое. Со дня взрыва на Обводном прошла уже неделя, и они все меньше и меньше верили в то, что Аслан придет в аэропорт. Возможно, пожарные просто не нашли его труп.., или он уполз оттуда, умирающий, и сдох где-нибудь в подвале неподалеку от места пожара или лежит на дне Обводного канала…
Но шеф настаивал, он считал, что Аслан жив и еще в городе, а выпустить его к своим никак нельзя: кавказцы не оставят подставу на Обводном безнаказанной, они пришлют карательную группу — отомстить за смерть своих людей и отобрать деньги. Поэтому от бойцов, дежуривших в аэропорту, требовалась бдительность, бдительность и еще раз бдительность.
Объявили посадку на самолет до Махачкалы — один из самых вероятных рейсов для Аслана, поэтому каждое лицо осматривали особенно внимательно. Пока все было спокойно.
У другой стойки в дальнем конце зала проходила регистрация пассажиров рейса на Мурманск. Бойцы посматривали туда, но не так пристально — не разорваться же!
Они совершенно не обратили внимания на пожилую таджичку с лицом, закрытым до самых глаз темным платком. Старая сгорбленная женщина несла в руке потертый чемоданчик. Пройдя регистрацию и скрывшись из поля зрения наблюдателей, таджичка неуловимо изменилась. В ее движениях появилась гибкая грация хищного зверя, и хотя она продолжала горбиться, чтобы не привлекать к себе внимания, ее шаги стали гораздо увереннее и быстрее. Выйдя на летное поле, женщина быстро перебежала к другому выходу и пристроилась к группе пассажиров рейса на Махачкалу. Возле самолета стюардесса потребовала у нее посадочный талон. Бубня что-то невразумительное, таджичка протянула ей билет.
— Вы что, гражданка, регистрацию не прошли? — удивилась стюардесса. — Почему у вас билет на руках?
Старуха мотала головой и все совала стюардессе свой билет.
— Павел Николаевич! — крикнула стюардесса проходившему второму пилоту. — Тут бабка какая-то дикая, по-русски ни слова не понимает, регистрацию не прошла…
— Билет есть? — спросил красавец-пилот.
— Билет-то есть…
— Тогда черт с ней, пропусти, не задерживать же рейс из-за нее. Ох уж эта мне Средняя Азия…
«Старая таджичка» облегченно вздохнула и заняла свое место в самолете.
Бойцы, дежурившие в аэропорту, кроме визуального наблюдения, снимали проходящих регистрацию пассажиров скрытой камерой. После смены каждой группы шеф просматривал снятую пленку. Этот день не был исключением. Обычно он смотрел в ускоренном темпе, но сейчас вдруг замедлил просмотр, а потом вернул запись назад. На экране мелькнули пассажиры, направляющиеся в Мурманск.
— Взгляни на старуху, — шеф повернулся к старшему группы, — ты видишь, как она осматривает зал?
Лицо старой таджички было закрыто платком, но глаза зорко и внимательно пробегали по всему помещению аэропорта.
— Куда вы смотрели! — В голосе шефа прозвенел металл. — Ты что, не видишь, что это глаза мужчины, причем боевика!
— Хорошо вам говорить, вы захотели — отмотали пленку назад, а у нас там тысяча человек мелькала! И это мурманский рейс, а вы сказали — на Махачкалу смотреть внимательнее…
— Вот так! Он как раз и воспользовался тем, что на Мурманск и Махачкалу регистрация одновременно, купил два билета, зарегистрировался на мурманский рейс, а полетел в Махачкалу. Ладно, после драки кулаками не машут. Снимай пост, птичка улетела.
— Женщина там была, нищенка… Рустам хотел ее выкинуть, да побрезговал — грязная больно… Видно, она и отравила всех газом.
— Как же ты жив остался? — Чернобородый собеседник сверлил Аслана злым взглядом.
— Я не знаю, Тенгиз, сердцем пророка клянусь, я тоже чуть не помер, а потом все взорвалось, и дышать легче стало. Ты же не думаешь, Тенгиз, что я стукач? Ты же не думаешь, что я Рустама продал?
— Не знаю, не знаю. — Взгляд чернобородого оставался недоверчивым. — Я тебя проверю, глаз не спущу, пока проверять буду. Нищенка, говоришь? У, если это та баба, на которую я думаю, — я ее из-под земли достану и обратно туда живую закопаю…
Чтобы она, сволочь, умереть хотела, а не умирала, чтобы она смерти, как милостыни, просила… Она мне за брата ответит и деньги все вернет, и еще просить будет, чтобы я их у нее взял. Ты, Аслан, на меня не обижайся.
Ты парень хороший, не трус, но все ребята погибли, а ты один остался, это подозрительно. Ты возьмешь троих парней и снова туда полетишь, разберешься с бабой и деньги вернешь. Сделаешь все как надо — век тебя не забуду, а не сможешь — лучше не возвращайся.
Аслан смотрел в глаза чернобородому, не отводя взгляда.
— Все сделаю, Тенгиз, как ты сказал.
Я тебя понимаю: брата потерять — что может быть страшнее для мужчины. Но только зря ты на меня подозрения держишь. Я никогда предателем не был, сердцем пророка клянусь.
С некоторых пор у меня вошло в привычку отдыхать на площадке третьего этажа.
Дом у нас без лифта, я живу на последнем этаже — пятом. Раньше я пробегала от почтовых ящиков до своей квартиры минуты за три. Но это было раньше, очень давно, в прошлом году.
Оглядевшись, я ногой сдвинула окурки и поставила сумки в угол почище. Сердце не очень колотилось, просто немного кружилась голова, и ныло в правом боку. Это от слабости, сейчас постою немного, и все пройдет. Пожалуй, с сумками я сегодня погорячилась, не надо было набирать столько овощей. Они самые тяжелые. Но зато и самые дешевые, теперь у нас с Лешкой есть продукты дня на три. Завтра можно вообще не выходить на улицу, посидим с Лешкой на балконе.
Может быть, зря я не взяла его сегодня с собой на рынок, помог бы нести, уже большой мальчик, скоро шесть лет. Но нет, там столько соблазнов — резинки, игрушки, конфеты. Лешка не стал бы просить, он все понимает, но я сама бы не удержалась, а денег до следующей недели осталось впритык, еще надо обязательно заплатить за квартиру.
Так что Алексей сейчас гостит у Тамары Васильевны с четвертого этажа, ее квартира прямо под нами. Тамара поит его чаем и разрешает играть со своим котом.
Я постояла еще немного, поглядела в окно на деревья, покрытые почками, — май месяц, но весна в этом году поздняя, холодная.
И настроение у меня соответствующее. Абсолютно не весеннее, ну да что об этом зря думать.
Проходя мимо квартиры Тамары Васильевны, я заколебалась: не зайти ли за Лешкой прямо сейчас. Но потом сообразила, что Тамара не отпустит так просто, усадит пить чай, замучает разговорами, а у меня желание только одно: избавиться от проклятых сумок и плюхнуться на диван. Так что я из дома позвоню Тамаре, что пришла, и Лешка мигом прибежит.
Я с облегчением перевела дух, поставила сумки у своей двери и достала ключи. Ключ вошел в замок легко, но дальше заело. Что ж, дело привычное, этот замок давно уже барахлит. Я собралась с силами, легонько повернула ключ вправо, а саму дверь попыталась приподнять. Наконец-то! Я по инерции вставила ключ в замок второй двери, но это оказалось ненужным — дверь была незаперта. Что такое?
Я же точно помню, что мы с Лешкой закрыли все замки. У меня вообще пунктик: перед уходом из дома, даже ненадолго, я проверяю все краны, форточки, газовые горелки и замки.
По идее, надо было спуститься к Тамаре Васильевне и позвать на помощь, но я представила, как опять тащу проклятые сумки сначала вниз, а потом вверх, и решительно толкнула дверь.