Мы полагали, что нам больше никогда не придется сталкиваться с дамами, украшающими себя мужскими кличками, и с мужчинами, предпочитающими женские имена. Но вот, возвратившись из командировки, мы обратились к ожидавшей нас почте и, вскрыв первый же конверт, наткнулись на знакомое имя: «Алекс Липперт». Что, опять мадам Ара? Слава богу, нет. Прочитав письмо от начала до конца, мы установили, что оно не содержит никакой тайнописи и исполнено обычными школьными чернилами. Это подтверждала и подпись, принадлежавшая одному из наших читателей — учителю армавирской школы О. В. Веревенко.
Учитель из Армавира сообщал, что шесть лет назад с ним пытался завязать переписку какой-то коммивояжер из Франкфурта-на-Майне, тоже Алекс Липперт. Ему, как и Липперту, упомянутому в нашем памфлете, было сорок шесть лет, он состоял в браке и был отцом двухлетней белокурой девчушки. Девочка изучала английский язык и умела членораздельно произносить английскую фразу, которая в переводе означала «прогладь горячим утюгом».
«Так не тот ли это прохвост, — спрашивал О. В. Веревенко, — который набивался вам в приятели и просил регулярно присылать телефонные справочники и районные газеты? Но тогда каким образом он за эти шесть лет нисколько не постарел и по-прежнему остался сорокашестилетним крепышом, а его дочь — все той же двухлетней девчушкой?»
Если бы учитель Веревенко знал, что подлинным автором писем и в том и в другом случае являлась все та же дамочка-агент, никаких недоумений у него не возникало бы. Женщине, как известно, столько лет, на сколько она выглядит.
«Теперь я предпочитаю не иметь дела с укрывшимися во Франкфурте любителями русской словесности, — писал Веревенко. — Русский язык и литературу я преподаю в школе. Продолжаю коллекционировать марки, видовые открытки, значки. И обогащаю свою коллекцию без помощи Липпертов».
В ворохе поступившей почты обращал на себя внимание самодельный конверт-великан, сделанный из толстой оберточной бумаги. Донецкий инженер Б. Оранский пересылал нам пачку писем, полученных им из того же Франкфурта. Так же, как и учитель из Армавира, он подвергся нападению среди бела дня. Стоило его фамилии появиться в болгарском журнале эсперантистов, как к нему тут же прицепился проживающий во Франкфурте-на-Майне Мариан Вихман.
«Здравствуй, дорогой Борис! — запросто обращался незнакомец. — Я, правда, не эсперантист, но уверен, что между нами завяжется дружба. Срочно прошу тебя сообщить, какие проблемы интересуют вашу молодежь. Какие из современных писателей пользуются у вас в народе и особенно среди молодежи популярностью… Я согласен на обмен книгами, журналами и другими вещами.
С дружеским приветом, обнимаю, твой Мариан». Письма от непрошеного друга стали приходить чуть ли не каждую неделю. Все они были написаны на один манер и одним почерком. Зато фамилия автора всякий раз претерпевала метаморфозу:
«…твой друг Мариан Вихман».
«…с приветом Марлен Бирох».
«…с наилучшими пожеланиями Мери Бирюкова».
«…шлю привет, целую. Мария Бирюлькина».
Но в последнем письме Б. Оранскому Мариан Вихман внезапно разоткровенничался и доверительно сообщил, что он не Марлен, не Мери и не Мария, а… Алекс Липперт.
Писем, авторы которых рассказывали о том, как с ними пытались заигрывать франкфуртские коммивояжеры, было сравнительно немного. Однако в каждой такой истории ясно проглядывали ушки конспиративной дамочки.
В поступившей почте обращали на себя внимание несколько конвертов со штемпелями зарубежных почтамтов. Авторы этих писем были эмигрантами, проживающими на Западе. Но они отнюдь не собирались разделять позиции людей с агентурными кличками и прозвищами. Наоборот, они спешили отмежеваться от тех, кто встал на путь профессионального предательства.
Я уже не один десяток лет живу на Западе, — обращался к нам соотечественник С. из Франции. — Не знаю, представляете ли вы, как это трудно — навсегда лишиться своей родины. Не хочется ворошить прошлое, но это большое несчастье, постигшее нас, и это чувство нас никогда не покидает.
Мы рады любому случаю, когда можно услышать родную речь или встретить земляка. Поэтому тем более отвратительно, когда некоторые русские вместо того, чтобы сохранять любовь к своей земле и всегда оставаться русскими, предают эту землю.
Не думайте, что таких много, но они есть. И не один уважающий себя русский не подаст им руки».