Теперь Глафире стало понятно, почему Аристарх Венедиктович запретил ей встревать в разговор, ведь умных женщин, по мнению Луки Матвеевича, не существует.
Глафира удрученно вздохнула, нарезала зелень на салат, протерла чистым полотенцем бокалы для вина и принялась накрывать на стол.
— Вот уж не подозревала, что Свистунов такой же болван, как и Спасский! — прошептала она про себя.
Ровно в два часа дверной колокольчик оповестил о прибывшем госте.
Глафира отряхнула подол юбки, поправила накрахмаленную заколку на волосах и побежала открывать дверь.
Лука Матвеевич с незабвенной кислой ухмылкой на губах ввалился в прихожую, скинув остолбеневшей Глафире на руки свой двубортный плащ модного покроя.
Именно ввалился, так как господин Спасский больше всего напоминал дрессированного двухметрового медведя, сбежавшего из цирка.
Одарив Глафиру уничижительным взглядом, даже не поздоровавшись, Лука Матвеевич потоптался на пороге и отправился по коридору в столовую, где уже ждал его сыщик Свистунов, от голода и нетерпения нарезавший круги вокруг празднично накрытого стола.
— Лука Матвеевич, голубчик! Польщен, весьма польщен! — подскочил к входящему гостю Аристарх Венедиктович. — Как добрались? Не растряслись в дороге? Присаживайтесь, присаживайтесь, — засуетился сыщик, подпрыгивая на месте.
Его пухленький живот при этих суетливых движениях весьма комично трясся, и Глафире пришлось приложить немалые усилия, чтобы не рассмеяться во весь голос, но улыбка все-таки коснулась ее губ, за что она тут же получила ненавидящий взгляд публициста Спасского.
— Однако ж, — прошипел он, с возмущением глядя на Глашу.
Та смутилась и скрылась за дверями, чтобы принести в столовую горячее.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, вот сюда, — продолжал расшаркиваться перед гостем Свистунов.
— Еле доехал, погода ужасная, — прорычал, как медведь, Лука Матвеевич. — И район у вас ужасный, от центра еле доедешь, и коляска сегодня ужасная, и вообще… — пожаловался гость.
«Угу, все ужасное! Все всегда ужасное!» — передразнила про себя Глаша.
— Давайте исправим ваше настроение, вот рябчики томленые, расстегаи горячие, буженинка с горчичкой. Угощайтесь, Лука Матвеевич. Попробуйте, советую блины с икоркой, Глафира у нас мастерица по блинам, — радостно сообщил Свистунов и тут же умолк, прикусив себе язык. Хвалить женский пол при Спасском — это было практически святотатство!
Лука Матвеевич снова скорчил кислую мину, с возмущением взглянув на Глашу, но блины все-таки положил себе в тарелку.
«А может, у него живот болит? Потому такой кислый!» — про себя предположила горничная.
Откусив половину блина и задумчиво его прожевав, Спасский молча пожал плечами, но положил себе в тарелку еще два блинчика.
То, что блины получились наивкуснейшими, изящными и просто тающими во рту, Глафира не сомневалась, но не хочет он хвалить ее — ну и не надо, она же знает себе настоящую цену. Не обижаться же на такого невежу!
Улыбка против воли коснулась ее губ, когда гость, за пару секунд умяв блинчики на тарелке, потянулся за следующей порцией.
Какое-то время за столом слышались лишь звуки обильной трапезы и пережевывания еды.
Аристарх Венедиктович, заметив, что вкуснейшие блинчики стремительно заканчиваются, принялся накладывать угощение и к себе в тарелку.
Когда первый голод был утолен, Аристарх Венедиктович, вытирая брусничный соус с подбородка, откинулся на спинку стула и наконец спросил:
— Лука Матвеевич, очень рад, что вы посетили нас, зашли к нам на обед, но что же вас все-таки привело в мою скромную квартирку?