Отшутился:
— Золото не золото, не побыв под молотом. Сама учила.
— Не надо так, Васенька. Я по делу говорю, а тебе все шуточки. Одна у тебя пора: все страда. А отдыхать когда? На тебя грузят, а ты и тянешь.
— Не битюг я, мама. Да и ноша не чужая, своя. Радость это свое везти.
— Так не один на свете. Вон нас сколько — сто семьдесят миллионов. Вишь, не забыла.
— Каждому и надо. Революция идет. Никому нельзя в кусты или на лужайку…
— Если б революция, чай, понимаю, так и разговора нету. А сейчас мирная жизнь.
— Без наганов, это так, но революция и сейчас идет. Во всем, мама. Разве сама не видишь? И в работе и в душах. Строим, переделываем, вперед глядим. Пока будем за новое, за лучшее, все ей быть. Первые ведь, сама знаешь. Подменить некому. И останавливаться нельзя. Притормозил — и, считай, кончилась революция. Потому и надо, мама, побольше каждому на себя взваливать. Не укоряй, мама. Как же иначе? Дезертиром не могу… И скучно б было. Вот тогда и на самом деле тусклым стану от равнодушия к людям.
— Не укоряю, сынок, не укоряю… А ты совсем лектор-то у меня! — усмехнулась.
Талант общественника… Мы отчего-то слишком редко так говорим о тех, кто, подобно Клочкову, увлеченно, добровольно и всего себя всецело отдает людям. И разве не так, что даже простой пересказ клочковских статей и заметок создает сейчас облик человека, поистине талантливого на любовь к людям и подлинную заботу о них.
Не сразу, понятно, не вдруг стал Клочков таким активнейшим общественником. С юношеских лет складывалось это в нем. На Алтае в 1926―1931 годах он избирается в комитет своей единой на райцентр комсомольской ячейки, кандидатом, а затем и членом пленума райкома комсомола. По некоторым данным, входил даже в состав бюро райкома.
В фондах Барнаульского партархива за 1929 год сохранился любопытный документ — бюро райкома утверждает Клочкова для учебы на окружных курсах физкультактива.
На Алтае он участник и руководитель синеблузников. Непросто, между прочим, все тогда было. Синеблузники, разъезжая по деревням, агитировали за хлебосдачу, помогали коллективизации, разоблачали кулаков. Однажды по Клочкову и его друзьям стреляли…
Дважды политрук
1936 год. Тревожно в мире. Все чаще международная информация перекочевывает в газете в силу своей важности с традиционной последней странички на первую. «Цемент» сообщает о митингах и собраниях солидарности Вольских трудящихся со сражающейся республиканской Испанией, публикует отклики на полные опасности события в Германии…
Программа нацизма в действии: оккупация Рейнской зоны, интервенция в Испании, отказ от условий Версальского договора, хоть как-то ограничивающего милитаризацию. Принят антикоминтерновский пакт — его антисоветская направленность очевидна. В секретном меморандуме Гитлер обосновывает форсированную подготовку к войне неизбежностью «исторического столкновения» с Советским Союзом.
Не могло все это пройти мимо Клочкова. Впитывал, тревожился, думал, как и большинство, — оставят ли в покое, будет ли новая война?
«На самолет, комсомольцы!» Такой вот призыв был тогда в Вольске. Гуляя по выходным дням, Нина и Василий видели, как парят над городом планеры, куполятся парашюты, мотоциклетно стрекочут двукрылые самолетики. Почетно стать значкистом ГТО или заслужить звание ворошиловского стрелка. Газета сообщает, что растут ряды Осоавиахима, этого предшественника нашего ныне орденоносного ДОСААФа.
Но остановимся, чтобы вспомнить о заметке Клочкова, в которой рассказал о заводском вечере призывников и их проводах в Красную Армию. Что это — просто эпизод, только лишь случайное участие в вечере в силу неуемного желания быть всегда с людьми, с молодежью?
И. С. Русяев — «виновник» открытия, которое дает подробный ответ на вопрос, порожденный заметкой в «Цементе». Его тетрадка записей бесед с теми, кто лично знал будущего Героя, а я уже упомянул о ней, приоткрывает и эту, совсем неизвестную страничку биографии.
Однако начнем не с тетради краеведа, а с воспоминаний Таисии Георгиевны Клочковой:
«Читала в книгах — пишут о Василии: мягкий, мечтательный, добродушный человек. И удивляются — как быстро он стал на войне стойким, твердым, как кремень!»
Понимаю, что неспроста вылилось это у нее. Кое-кто из пишущих о Клочкове для вящей, очевидно, красивости в некоторой мере противопоставлял воинский подвиг его сугубо, что ли, мирной профессии. Писалось-то так из лучших побуждений: бухгалтер — торговый работник — герой-политрук. Звучало на противопоставлении красиво, но…