Подступая к очерку, разыскал ее. Хотелось восстановить в памяти, что приметного нес собою январь того далекого 1966 года. Взялся читать — осмелился на такой прием — как бы глазами Гагарина.
По всей вероятности, космонавту стало приятно вновь скользнуть взглядом по сообщениям газеты — он о них, разумеется, хорошо знал еще в Москве: летят к Венере два советских корабля, готовят к запуску «Луну-9» — ей уготовано впервые в истории свершить мягкую посадку на таинственном ночном светиле.
Герман Титов — его дублер и друг — избран президентом Общества советско-вьетнамской дружбы.
Во Вьетнаме война. Американские десантники применили химическое оружие.
Рубрика «Навстречу XI съезду ВЛКСМ». В его преддверии созывались по стране комсомольские съезды в республиках и конференции в областях. Рубрика помещала десятки и десятки вестей — всесоюзных и местных, смоленских, — новые подшефные комсомолу стройки, новые трудовые победы, новые инициативы комсомольцев…
ВФДМ принимает решение о проведении очередного Всемирного фестиваля молодежи и студентов.
Но произошло и такое — негаданное, непоправимое, страшное событие, что лучше эту газету подальше от Гагарина, не давать бы ему ее перечитывать. Всего семь дней минуло, как скончался Сергей Павлович Королев. 18 января его схоронили. В газете прощальная речь Гагарина. И в личном дневнике космонавта след этого события. О нем узнаем благодаря тому, что В. И. Гагарина опубликовала дневник мужа в своей книге «108 минут и вся жизнь»: «Тяжелый, черный день. Всех нас постигла тяжелая утрата: умер Сергей Павлович Королев. Я был в ОКБ, когда пришла эта скорбная весть. Все просто оцепенели. Никто не ожидал его смерти… Страшный удар. Все ошеломлены. Мы с Лешей Леоновым поехали к Нине Ивановне. Она очень сильно переживает… Что будет дальше? Никто пока по-настоящему не представляет… Надо держаться».
Его догадывались поберечь — не бередили свежие раны. Никто в Смоленске о Королеве ничего не расспрашивал. Гость тоже ни слова не проронил — горе свое спрятал глубоко.
Читатели книги, вероятно, представляют роль Генерального конструктора в жизни первого космонавта. Судьбам советской науки было угодно распорядиться так, чтобы воссоединить двух замечательных людей. Но едва ли знал Ю. А. Гагарин о таком вот частном письме 1935 года С. П. Королева тогда, когда гжатскому малышу было ровно годик: «Я лично работаю главным образом над полетом человека, о чем 2 марта с. г. делал доклад на первой Всесоюзной конференции по применению ракетных аппаратов для исследований стратосферы в г. Москве».
…Почти одиннадцать часов вечера показывали часы. Он, спохватившись, напомнил об уговоре собраться. Это касалось ответорганизатора ЦК ВЛКСМ Людмилы Кондрашовой и того, с кого, по воле счастливо для смолян сложившихся обстоятельств, снята обязанность завтрашнего оратора. Чтобы не порождались возможные недоумения — откуда, мол, автору известны и эти, и далее следующие подробности, придется раскрыть, что именно автору этих строк довелось приехать в Смоленск на конференцию по заданию ЦК комсомола, ибо являлся в ту пору членом Центральной ревизионной комиссии ВЛКСМ.
Гагарин нетерпелив, возбужден, по всему видно, что его еще не оставили впечатления от встреч с родным городом.
Кондрашова, напротив, пытается быть серьезной и строгой. Это, понимаю, потому, что на ней прямая — и немалая — ответственность за работу конференции. Да только нет-нет и прорывается живость и непосредственность, и никак не получается называть работника ЦК иначе как просто без отчества.
Жаль, что стенографистки не было или магнитофона. Остались, правда, в блокноте наспех поутру вписанные строки, и если взять на себя участь реставратора, то вхождение Гагарина в предстоящую роль посланца ЦК предстанет примерно так.
Кондрашова: — Юрий Алексеевич, посмотрели бы, что мы тут заготовили.
Гагарин: — Давайте, давайте, эксплуататоры. Говоришь, все готово? Тогда, смекаю, дел нам на полчаса…
Читает.
Сноп комнатного света, вырываясь наружу, пробивает густую заоконную темень ночи и зыбко высвечивает мягко падающие там снежные хлопья. Уютно, покойно, лишь шуршит в руках Гагарина бумага.
Прочитал и, не глядя на нас, встал из-за стола, помолчал немножко, отчего-то улыбнулся: — С этим выступать не буду! Не для меня написано.
До открытия конференции оставалось десять часов.
Кондрашова (с нескрываемым отчаянием): — Что делать, а?!