Что греха таить, нет-нет да и услышишь от обывателя, что военные не нужны, армия не нужна, что в нее идут только те, кто не смог найти другого места, да и вообще, мол, войны не будет… Вы понимаете, я не за войну, но я за воспитание ненависти к агрессорам, к чуждому нам миру империализма и поработителей.
…Далеко не достаточно в этом направлении делается литературой и искусством. …Разве можно так пошло, как это сделано в припеве одной песенки, говорить о светлой памяти тех, кто погиб на войне: „Мы войны, представь себе, не знали, Как же мамину тревогу нам понять? Если мы с Наташей без вести пропали, Значит, просто до утра пошли гулять!“ …Мы мало рассказываем молодежи о подвигах героев гражданской войны, о строителях первых пятилеток.
…На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников. В Москве была снята Триумфальная арка 1812 года,[58] был разрушен храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Неужели название этого памятника затмило его патриотическую сущность?
…Вы скажете, что, мол, Гагарин раскритиковал всех, а есть ли у космонавтов свои традиции? Да, есть. Стало неписаным правилом, что перед полетом космонавт приходит на Красную площадь, к Мавзолею Ильича, и дает клятву выполнить порученное задание, чего бы это ему ни стоило… Традиционным стало и посещение родины Циолковского по возвращении из космоса. Не менее волнующая традиция — брать с собой в полет сувениры. Комсомольские значки, взятые с собой Б. Егоровым и В. Быковским, стали после полета лучшей наградой для комсомольцев. П. Попович взял с собой портрет Владимира Ильича Ленина, В. Комаров — бант Парижской коммуны и вишневую ветку, подаренную ему пионерами города Ленина.
…Пусть же здравствуют старые традиции воинской славы! Пусть же создаются и входят в жизнь новые!..»
Опытный оратор — опытный, естественно, спорщик-полемист. Впрочем, совсем не уверен, что в тот момент, когда Гагарин произносил последующую фразу, он подумал о ночном споре, как и с чего, напомню, начинать выступление:
«Означает ли задача усиления воспитательного влияния на молодежь, что мы должны отказаться от ее мобилизации на большие трудовые дела?»
Освоился на трибуне быстро — волнение прошло, а может, упрятал. Голос — знаменит его певучий тенорок! — спокоен. Говорил — не торопился и внятно разделял слово от слова, фразу от фразы. Успевал отрываться от бумаги и поглядывал то в зал, то в президиум, как будто разведывал: как получается, как воспринимается…
Свой среди своих… Иначе его и нельзя было воспринимать в те немногие минуты. Вроде бы неказисто выглядел — росту, как известно, небольшого, жестами не баловал, значимости на себя не напускал. Однажды, о чем я вычитал в книге «Есть пламя», у него спросили: «В какой аудитории вы себя чувствуете лучше всех?» Ответил: «Прежде всего в своем коллективе. Очень хорошо среди людей примерно одного возраста, когда чувствуется отличное взаимопонимание, большая дружба. В молодежном, в комсомольском коллективе…»
За вопросом, который сам задал комсомольской конференции ясно, последовало — ответом — продолжение. И все в нем шло от убеждений Гагарина:
«Нет, никакого крена здесь не должно быть. Нельзя разрывать идеологическое воспитание от трудового воспитания».
Когда раздались эти слова — невольно взглядом к Кондрашовой. Она тоже впереглядку. Получилось — оба поняли, не сговариваясь, что Гагарина не покидали вчерашние рассуждения.
«Да это и неразрывно. Этому учит нас Ленин: „Только в труде вместе с рабочими и крестьянами можно стать настоящим коммунистом“. Именно такое воспитание советских людей и есть главное в нашей работе».
…Кажется, он испытывал прямо-таки наслаждение, что заполучил возможность сам подбирать факты-примеры из жизни своих молодых земляков. Ворох всего пересмотрели, да все в контроверзах, по старинному выражению, в спорах, значит…
58
Арку впоследствии бережно восстановили на Кутузовском проспекте неподалеку от памятника полководцу и музея «Бородинская панорама».