В стенограмме пометка — «Бурные аплодисменты».
Он было ступил из-за трибуны, но из президиума поспешили передать записки — Гагарин пробежал по ним взглядом: «Тут товарищи рославчане просят рассказать о моих планах по части космических полетов, и поподробнее».
Делегатам и в самом деле показалось странным, что о своем родном деле космонавт в речи даже не упомянул. И действительно, он в первый раз ни словом не затронул того, о чем охотно рассказывал всегда и всем уже шесть лет.
Поразительно любопытна неисправленная стенограмма ответа — хорошо же, что она сохранилась со всеми ее паузами, сбивчивой негладкостью выражений, торопливостью. Тоньше и проникновенней, чем иные пространные рассказы, помогает она уловить характер Гагарина:
«Я думаю, что… я не могу задерживать очень долго внимание, потому что комсомольская конференция… Я тоже комсомолец — член ЦК комсомола. Поэтому хочу соблюсти комсомольскую дисциплину… Но все-таки скажу… И я, и все наши товарищи, которые побывали в космических полетах, которые еще не были там, готовятся к предстоящим стартам. И будем летать… будем хорошо летать».
Последний раз он писал или говорил о своем отношении к космосу, вообще о космических делах в день прощания с С. П. Королевым. В горестном выступлении на панихиде угадывалась вера, что тяжкая утрата ничего не остановит. Прямо об этом сказал спустя пять дней в Смоленске.
Эхо десятилетий
Смоленские все такие — въедливые, настырные, к делу прикипают… Юра тоже наш, смоленский.
…Вошли в дом к рыбакам. Рыбаки недовольно ощупали взглядом шинель и полковничью папаху главного своего гостя. В их глазах нетрудно было углядеть и упрек и заботу — мол, хоть и важна на вид, да уши не прикрыть, не по нашему морозу… Они пошептались между собой и, как ни отбивался Гагарин, увели, сказали, что переодеться бы ему надо.
Вышел он, похохатывая от удовольствия. Нарядили его рыбаки как раз к рыбалке — в валенки, в просторный, овчиной вовнутрь, черный полушубок и в невзрачную на вид солдатскую шапку. Она все сползала на брови, была велика.
Медлить не дали. Хозяева поторапливали — зимний день, известно, короток. По команде заспешили гурьбой из тепла на крыльцо и с рыбаками, как с поводырями, к недалекому озеру. Однако, сказывается мне, уха и без рыбалки уже поспевала. Запашисто — до слюнок — потянуло из каморки-кухни, куда нечаянно дверь приоткрылась.
Раздумал он рыбалить, причем внезапно: идем, подрастянувшись цепочкой, вдруг дернул за рукав, подмигнул в расчете, что тайный его заговор пойму, всех пропустил, как будто нечаянно приостановившись, и сманил с протоптанной дорожки на подвернувшийся след в лес, но так, что никто даже не обернулся.
Сразу составился замысел: если вдвоем пригласил остаться, доверие оказывая, воспользовался, что никто помехой не будет, и порасспрашивать поподробней про жизнь, про полет, про будущее космонавтики. Когда еще такое выпадет в общении с самим Гагариным…
Не вышло только расспросов.
Не захотел он. Мог бы, ясно, и сам догадаться, что не затем Гагарин в лес от всех ушел, чтобы интервью заниматься. Больше ни о чем серьезном его не спрашивал. Все о пустяках стало крутиться — то да се: как красиво вокруг, как тихо, как нечасто выпадает, чтобы душа беззаботно оттаивала… Сразу бы понять, что в последние дни он устал и изнервничался: смерть и похороны Королева, вызов в Смоленск, вхождение в должность представителя ЦК, работа над выступлением, само выступление, и ни минуты без людей, всегда и у всех на виду… Не бесследно все это проходит.
Пишу, и почему-то вообразилось, что, пока брели по лесу, оба должны были бы вспомнить свое деревенское детство. Снегу по колено, а то и по пояс, кустарник не пускает — артачится, за полы цепляется, сухой иней сверху сыплется, когда ветки дерев отгибаешь, чтобы пропустили — защекотала пушистая изморозь.
От всего суетного отрешает чистый, покойный, но не застылый, а всем живой смоленский зимний лес.
— Вот бы моих сюда, — проговорил, — Ленку и Галю…
Как-то Валентина Ивановна Гагарина доверила почитать в ЦК ВЛКСМ одному другу своей осиротелой семьи небольшое сочиненьице младшей дочери. Оно писалось, когда учительница задала всему классу тему «Расскажи о своем папе».
Потом сочинение попало в издательство «Молодая гвардия». Ничего особенного не написала — у скольких детей могло так быть. Но все-таки привлекательным оказалось оно, да и «сладка беседа чад своих», как подслушал у народа и записал в свой знаменитый сборник пословиц Владимир Иванович Даль. Сочинение напечатали в сборнике детского творчества «И я, и ты, и мы».