Выбрать главу

Надо спасать себя. Пишет губернатору в оправдание: «Нигде ни малейших сведений не получал о злоумышленниках и никаких признаков того не заметил». Закончил так: «В противном случае я не замедлил бы предостеречь местное начальство и довести все достойное внимания до сведения высшего правительства».

Полукавил Нечаев во свое спасение. И вследствие сего пошел на утайку. Ни губернатору в объяснениях, ни Строганову в отчете не поведал — благоразумно — о множестве этих самых «противных случаев».

«Противные случаи»

«Противные» эти самые случаи или факты политических недовольств раскольников обнаруживаются в сугубо личных бумагах Нечаева. Немало обнаруживаю здесь того, что могло бы обеспокоить власти.

Но почему же в официальных документах — в отчете Строганову и в объяснениях губернатору — этой темы как не бывало, в дневнике же, что не для посторонних глаз, — пишет о политическом пространно и часто?

Еще одна загадка в жизни С. Д. Нечаева. Поистине, что постоянны — в одновременном сосуществовании долгие годы — две ипостаси этого человека. Одна — для государства, для начальства. Другая — с тайными целями. Нечаев скрыл не только то, о чем уже рассказано в предыдущей главке. Многие в настроениях уральских рабочих «противные случаи» скрыл…

Вот один из них, который я обнаружил в дневнике Нечаева после посещений Шерташского скита: «Не поминается Императорский Дом», после Нижнетагильского завода: «Не празднуют царских дней».

Еще «противный случай». Нечаев сохраняет в своем архиве — никому не передает! — противоцаревы сведения из письма купца Клюквина. Тот сообщает: «Раскольники вообще все в царские дни, по табелю значащиеся, не отправляют молебствия и не молятся за государя и императорский дом… Первое, что императором не называют; второе, что благочестивейшим не называют; третье, что благоверным не называют же; четвертое, что за княгининых супругов не молятся; пятое, что князей и княгинь благоверными не называют; шестое, что Константина Павловича цесаревичем не называют; седьмое, что вел. кн. Михаилом не называют; осьмое, что и Его Императорское Величество зовут — Никола, не Николай».

Эти сведения нельзя рассматривать только как своеобразное проявление столкновений раскольников с официальной церковью и со всем тем, что навязывалось правительствующим Синодом.

Это в немалой мере отражение того, как относились на Урале к первым шагам нового самодержца. Герцен это отношение хорошо выразил: «В окружении посредственностей, солдат для парадов, балтийских немцев и диких консерваторов, упрямый, безжалостный, лишенный величия души, — такая же посредственность, как и те, кто его окружали».

Урал с его прочно угнездившимся расколом добавлял недовольства. Читаем в дневнике Нечаева такую запись: «В Тагильском заводе находился иностранец, выписанный Демидовым Ник. Никит. из чужих краев для усовершенствования горного дела и обучения детей разным наукам по сей части. Его обвинили в рассеивании революционных правил и предали уголовному суду в Перми…»

Вот сколько «противных случаев» скрыл от губернатора и от Строганова. Видать, впрямь не без основания нашлись у губернских управителей поводы относиться к Нечаеву с усердным подозрением.

Письма его стали вскрывать. Стали следить за теми, с кем водит знакомства. Один из них — уже упомянутый Улегов. Знакомство с Нечаевым принесло ему неприятности. Сообщает о них Нечаеву: «Присовокуплю о том последствии, которое случилось от посылки Вашего Высокоблагородия ко мне письма по почте. По надписи вашей руки по печати экспедитор тотчас догадался, что это письмо от вас… А потому и подослали ко мне экспедитора узнать от меня, что было написано мне вами. И я от сего нахального шпиона с великим трудом мог отделаться».

Подозрения не напрасны. Нечаев собирает сведения о всяких неблагоприятных для правительства настроениях. Улегов высказывает их. В письмах крепостного писаря частенько нахожу и о том, что везде и вокруг царит «общая масса зла», и гневные слова о горнозаводских начальниках — «мучители рода человеческого», и даже проповедь «заботиться об истреблении жестокостей и мздоимства между лицами правительственными».

Но крамола не только в полученных письмах. В дневнике Нечаева тоже немало того, что является отражением политических причин недовольства уральских рабочих.

25 пунктов понадобилось Нечаеву, чтобы сформулировать и изложить причины раскола. Из них пять подняты выше внутрицерковных распрей.

«1. Общее невежество, которое тем менее изменяется, что бедные люди не имеют средств учиться…