Но имя нашего героя стало появляться с этого времени и в других, как принято было говорить, повременных изданиях. И в альманахе «Урания», и в весьма либеральных «Трудах Вольного общества любителей российской словесности», а затем в продекабристском «Соревнователе просвещения и благотворения».
Стихи, что стали печататься, совсем неоднозначны по мастерству и полету мысли. Немало слабых, посредственных — ни слогом, ни философствованием не запоминающихся. Но одно из них, «На слово люблю», лирическое — как-то сразу запало в душу. Стихотворение явно романсового склада и явно просится в гитарные переборы: «Я не скажу тебе люблю, Всеобщей моде подражая; Здесь часто говорят люблю, Совсем о том не помышляя. Но верно так тебя люблю, Как только лишь любить возможно!»
Стихи эти разошлись на стране. Историк С. Л. Мухина установила, что они вписаны в альбом матери Лермонтова. Так было распространено в ту пору — полюбившиеся стихи выписывать на память. Отец будущего великого поэта переписывал их.
…Кандидат исторических наук Софья Леонидовна Мухина первая рискнула заниматься безвестным декабристом. Немного надо, чтобы предположить, как давалось ей это занятие. Шла через архивы и дореволюционные издания, выискивала искомое в забытых воспоминаниях…
Но самое, видно, трудное — это смелое преодоление неизбежной поначалу инерции недоверия к самим по себе возможностям вызволить своего необычного героя из привычно безвестного состояния.
В результате она опубликовала несколько научных работ. Были они поначалу небольшие и в очень малотиражных, да к тому же чаще всего не в московских изданиях. Но открытия все равно явились принципиально важными для определения места и роли этого деятеля в истории. Две ее статьи вышли в авторитетных изданиях — пришло надежное признание! В 1975 году «Безвестные декабристы П. Д. Черевин, С. Д. Нечаев» в «Исторических записках» и в 1983 году «Современник декабристов С. Д. Нечаев» в журнале «Вопросы истории».
В результате доказала — убедительно! — самое главное: факт вступления С. Д. Нечаева в тайную декабристскую организацию «Союз благоденствия».
Одна из ее работ удостоена — как не порадоваться за историка — похвальных слов академика М. В. Нечкиной.
Степан Нечаев переживает не только ту радость, что начинает печатно служить музе поэзии.
Были основания и для другой радости. Припомним, что в Послужном списке значилось: «Разных ученых обществ член». Проясним эту запись — он вступил в Общество истории и древностей российских.
Сообщу к сведению любителей всяческих в истории подробностей — встречи деятелей этого почтенного общества происходили долгие годы у историка и археолога А. Д. Черткова в его собственном владении на Мясницкой — ныне это улица Кирова, дом 7.
Расшифровка того, что стояло за фразой «разных ученых обществ член», позволяет начать разрабатывать еще один, третий пласт жизнеописания без вести пропавшего декабриста — вослед, напоминаю, военному и поэтическому.
Добыча от этой разработки — заранее объявляю, важна и необычна. Кратким получается рассказ, но существенным не только для судьбы одного С. Д. Нечаева. Этот рассказ воссоединяет Нечаева с одной из самых значительных личностей в русской истории того времени — с Александром Бестужевым-Марлинским. О перстне непосредственного участника восстания 14 декабря и писателя и издателя пойдет речь.
Право же, причудливы — и часто! — судьбы не только людей, но также вещей, с ними связанных.
Перстень подарен Бестужеву Нечаевым. Перстень — с поля Куликова. Он с руки безвестного русского храбреца.
Писатель-декабрист не расставался с подарком никогда. Значит, можно догадываться, и на Сенатской площади был с ним, и на каторге, в ссылке, и на смертной для себя войне… Есть о привязанности Бестужева к перстню Нечаева надежное свидетельство — его самого письма 1833 года Николаю Алексеевичу Полевому. «Вы пишете, что плакали, описывая Куликово побоище. Я берегу, как святыню, кольцо, выкопанное из земли, утучненной сею битвой. Оно везде со мной; мне подарил его С. Нечаев».
Еще любопытная подробность. Ее тоже разыскала С. Л. Мухина — это воспоминания современника Бестужева Я. И. Костенецкого: «Я помню это кольцо Бестужева; оно было древнее, серебряное, очень толстое и большое, наверху которого очень искусно была сплетена корзинка, в которую, вероятно, был вделан какой-нибудь камень. Кольцо это было найдено на Куликовом поле, и он всегда носил его на большом пальце правой руки, по обычаю черкесов, которые всегда носят на этом пальце железное кольцо, служащее им пособием при взводе ружейного или пистолетного курка».