С чем же не мог согласиться 29-летний писатель? Вот начало статьи: «Многие из советских писателей (в том числе и автор этих строк) погрешны в злоупотреблениях „местными речениями“. Большинству из нас присущи, в той или иной мере, и другие литературные недостатки. Но утверждать за собой право плохо писать да еще поучать тому же молодых писателей — на это хватило „мужества“ у одного лишь Ф. Панферова».
Вот продолжение статьи: «Не может не вызвать недоумения восхищение А. С. Серафимовича образом из третьей книги „Брусков“, взятым для подтверждения той пресловутой „мужичьей силы“, которая, по словам А. С. Серафимовича, сидит в Панферове:
„„Да там, брат, у тебя у забора на заду лошадь сидит и жует забор“. Вдумайтесь в смысл этого образа. Как здесь много сказано и до какой степени сжато! На заду лошадь сидит? Да ведь этого не забудешь никогда, и это жутко!“ — восклицает А. С. Серафимович.
Жутко не это, а сам образ жуток по своей надуманности, неправдоподобной и элементарной безграмотности. Ведь истощенная лошадь не садится, а ложится, в сидячем положении (в котором, кстати, бывает она лишь тогда, когда пытается встать) не кормится, а в том случае, если сама она не в состоянии подняться и стоять, — ее поднимают, затем подвешивают… Точно так же непонятно, как это может лошадь „жевать“ забор. Пожалуй, понятно это будет только тому, кто не видит различия между словами „грызет“ и „жует“».
И, наконец, один из заключительных в статье абзацев: «Когда критика наша прекратит либеральное сюсюканье и покровительственно-родственное отношение к писателю („хоть сопливое, да мое“); когда станет она подлинно революционной, беспощадной, суровой и не закрывающей перед правдой глаза, — тогда перестанут групповые зазывалы кричать на литературных перекрестках, расхваливать „своих“ писателей и порицать „инаковерующих“».
К чести Серафимовича, такая нелицеприятная прямота и критическая открытость не сказались на отношении к Шолохову. Не погубил он дружбы…
1935 год. Они, как и в былые годы, обмениваются письмами. Только болезнь престарелого Серафимовича не позволяет приехать в Вешенскую, а как хотелось обоим этого: Шолохов все так же уважительно отзывается о старшем друге, а это было в беседе с общим для них с того лета знакомым писателем Виталием Закруткиным: «Изумительный он человек. И писатель изумительный. А самое главное — к людям хорошо относится, болеет за людей». Закруткину довелось стать «связным» между ними, когда Серафимович попросил его свезти письмо в Вешенскую. Ему и принадлежат столь живые воспоминания, в которых рассказывается об обстоятельствах той несостоявшейся встречи:
— Видите ли, что получилось, — досадливо проговорил Серафимович, — я сам должен был ехать к Шолохову, он меня ждет. А тут, как на грех, чертовщина со мной приключилась. Окаянная температура лезет вверх, и лекари наши под страхом смертной казни запретили мне выходить из хаты… Обнимите там его по-казачьи и скажите, что старый станичник посылает ему низкий поклон и желает здоровья…
— Ну, как там старик? — спрашивает Михаил Александрович. — Надеюсь, ничего серьезного?.. Жалко. Я очень ждал Александра Серафимовича.[44]
1937 год. Опубликован очерк А. Серафимовича «Михаил Шолохов» в «Литературной газете». Творчество Шолохова высоко оценивается и в статье «Писатель должен шагать вровень с эпохой».
1938 год. 75-летие автора «Железного потока», ветерана русской и советской литературы. Шолохов произносит взволнованную речь на юбилейном вечере в Ростове-на-Дону и пересылает в «Известия» статью «Писатель-большевик», выписанную по-сыновни проникновенно с самых первых ее слов:
«75 лет! Какая подкупающая, мужественная старость у этого человека. Когда встречаешься с ним, не веришь, что человек этот достиг уже таких преклонных лет, ибо он бодр, жизнерадостен, весел и общителен. С ним всегда чувствуешь себя так, словно никакой разницы возрастов нет. Я очень люблю старика. Это настоящий художник, большой человек, произведения которого нам так близки и знакомы.
Но Серафимович дорог нам не только своим классическим „Железным потоком“. Мы знаем и ценим Серафимовича как одного из тех писателей-большевиков старшего поколения, которые сумели пронести сквозь тьму реакции всю чистоту и ясность своей веры, оставаясь преданными революции и рабочему классу в самые тяжелые годы, когда немало людей изменили пролетариату…
44
В. А. Закруткин напомнил М. А. Шолохову об этой своей встрече спустя 45 лет — в день 75-летия великого мастера. Надо было только видеть, как прочувствованно воспринялись давние события.