Тут его рука, шарившая в снегу, нащупала очки. Наконец-то! Кит кое-как протер их и водрузил на переносицу. Теперь он мог хоть что-нибудь разглядеть...
Больше не раздумывая, парень сполз к краю козырька, свесил окоченевшие ноги и рухнул вниз. Он упал в большой рыхлый сугроб, куда дворники сваливали убранный снег. Это его спасло - он не расшибся и, к счастью, ничего себе не повредил. Какое-то время Кит оставался лежать неподвижно ноги совсем не слушались. Потом, застонав, поднялся и заковылял прочь от страшного места - в пургу, в ночь...
Глава 12
УТРО
Когда он добрался до дома, родители уже обзвонили все больницы - было уж далеко за полночь. Увидев сына - мертвенно-бледного, с разорванной и окровавленной щекой, Ольга только охнула и без сил опустилась в кресло. Отец молча обнял её и кивнул сыну:
- Ступай в ванную, завтра поговорим!
Они не стали его ни о чем расспрашивать - счастливые уже тем, что сын жив! Однако, разговор предстоял, - и разговор нелегкий, - об этом без слов говорило нахмуренное лицо отца и измученный вид матери.
Никита был рад, что его не стали пытать расспросами, нотациями и укорами - у него на это просто не хватило бы сил. Он понимал, что не имел права так волновать родителей и прежде не позволял себе этого - всегда предупреждал, где находится и звонил, что задерживается. И никогда не являлся домой позже десяти - об этом был уговор, который не подлежал обсуждению...
- Бедная мама, - выдохнул Кит, разглядывая себя в зеркало в ванной он и сам себя не узнавал!
Темные круги под глазами, иссиня-бледная кожа, вся щека разодрана, на лице запеклась кровь... Распухшие красные пальцы, а ноги... ох, хорошо, что мама не видит! - они совершенно одеревенели, а пальцы на ногах побелели и почти ничего не чувствовали. Он принялся растирать их - нужно же что-то делать, - похоже, он отморозил пальцы... И с трудом сдержал крик, когда ноги начало колоть миллионами острых игл.
Отец постучал и вошел. И, увидев, что у сына с пальцами на ногах, только крякнул и покачал головой.
- Ну, ты даешь! Выдрал бы, да ведь спасать нужно.
Санчо принес в ванную бутылку водки, растер сыну ступни. У того от боли слезы выступили на глазах.
- Пап... я не хотел. Так получилось!
- Не надо ля-ля! Все разговоры завтра. Марш в постель!
Да, с отцом, когда он был в гневе, разговор короткий. Никита хотел подойти к матери, но отец не дал.
- Я кому сказал? Не трогай мать! У неё с сердцем плохо...
Да, похоже жизнь в их новой квартире не слишком-то ладилась. И родители были расстроены ещё и из-за этого - все у них пошло как-то вкривь и вкось...
"Ну ничего... - подумал Никита, ложась. - Я все исправлю... вот только Ева... моя Евгения..."
И больше не было ничего - только тяжкое забытье.
Проснулся он поздно - в половине одиннадцатого. На кухне слышался шум воды - видно, мама мыла посуду.
Никита, едва-едва поворачиваясь, кое-как поднялся, оделся... Все тело ныло, точно его вчера долго били или заставляли разгружать вагоны на овощной базе. Ступни горели огнем, щека саднила... Но это все ничего, - как говорится, до свадьбы заживет! Хуже всего было сознание вины перед родителями. И страх неизвестности: что будет с Женей?
Он побрел в ванную, осторожно передвигая ноги, точно они были чужими. Точно у него протезы теперь, и он заново учился ходить. Добрел, наконец, защелкнул задвижку, пустил из крана струю теплой воды... Из зеркала на него глядело серое незнакомое лицо со следами запекшейся крови. Видно, ночью, когда он метался в потели, рана опять начала кровоточить.
Ну и шут с ней... Говорят, мужика шрамы только красят!
Ах, как же хорошо, когда тепло, когда все родное, знакомое: вода из крана, свое полотенце, кусочек мыла, пахнущий лавандой, халат...
Он уже закончил свой утренний туалет, когда из кухни, которая в этой квартире находилась прямо за ванной, отделенная от неё тоненькой перегородкой из гипсокартона, послышались голоса: отец разговаривал с мамой. Говорили они о нем - обсуждали вчерашнее.
- Но ты понимаешь, что тут замешана эта девчонка? - волнуясь, убеждала Ольга отца. - И не нужны мне никакие доказательства - я это просто знаю и все! Сердцем чувствую. А женскую интуицию не проведешь.
- Но все-таки, прежде чем принимать жесткие меры, давай с ним поговорим.
- Поговорить-то поговорим, только это ничего не изменит. Я требую, чтобы ты запретил ему видеться с ней!
Так, приехали! Вот как все обернулось...
Он появился на кухне, уставясь в пол.
- Доброе утро...
- Доброе, нечего сказать! - начал было Санчо, но Ольга его остановила.
- Пускай поест сначала.
Кусок в горло не лез.
Все же он с трудом запихнул в горло бутерброд с ветчиной и немного омлета. Мама налила ему чашку какао.
- А теперь, сын, рассказывай, где вчера размахался! - тоном, не допускающим и намека на снисхождение, велел Санчо.
- Пап, понимаешь...
Никита отставил чашку. Собрался с духом... Он сомневался только одну секунду: никогда прежде не врал родителям - не соврет и теперь. И потом, раз уж против его Женьки объявлена война, он так этого не оставит. Он так им все прямо и бухнет. Обо всем! А иначе будет он не мужчина, а трусливый слизняк, который мямлит и со страху родичам лапшу на уши вешает - лишь бы против шерстки не погладили!
- Я был... сначала с ребятами во дворе. Потом в гостях у Женьки нашей соседки снизу. Вернее, не у нее, а у её соседки Марьи Михайловны - у них коммуналка, вы ж знаете. Ну вот, эта старушка... она нас пирожками кормила. А потом мы с Женей гуляли.
- Пол ночи? - дрогнувшим голосом спросила мать.
- Выходит, что так, - набравшись духу, ответил Никита.
В кухне, кажется, даже воздух застыл от этих слов. Пауза закачалась над столом, над чашками с кофе и недоеденными бутербродами.
- Та-а-ак! - рыкнул отец.
- Санечка, подожди... не надо! Давай спокойно во всем разберемся, едва сдерживая слезы умоляла отца Ольга.
- Спокойно, говоришь? Что ж, давай спокойно! Наш сын с девицами непотребными гуляет в четырнадцать лет, а ты говоришь - спокойно!
- Папа, не смей! - Никита вскочил, опрокинув свою чашку. Зачем ты... она не такая!
- Ах ты... - Санчо стиснул сына за плечи и тряхнул его так, что у того в глазах помутилось, а кухня медленно поплыла вокруг света.
- Ты ещё будешь мне указывать!
- Мальчики, перестаньте... ну что вы со мной делаете?! - крикнула Ольга и, уронив голову на руки, разрыдалась.
- Ну вот... видишь, до чего мать довел... - тотчас умеряя свой пыл, буркнул Санчо. - Немедленно извиняйся! Она вчера на валокордине, да на валидоле впервые в жизни весь вечер сидела... из-за твоих прогулок. Обедать не пришел, не позвонил! С утра пропал - и ищи его! Взро-о-ослые мы теперь, да? С нас теперь и взятки гладки, так?
Он опять начал кипятиться. А Ольга стала понемногу приходить в себя, вытерла слезы салфеткой, поднялась и принялась подтирать лужу какао, пролитую в пылу этого утреннего накала страстей.
- И не думай! - отец вырвал у неё тряпку. - Сам подотрет. Не маленький!
- Мама, конечно, я сам!
Никита взял тряпку и начал возить ею по полу, думая только о том, как бы все-таки вырваться из дому. "Там, в гробу - твоя невеста..." Он не мог, не имел права оставлять её сегодня одну!
Покончив с полом, он вымыл руки и встал перед кухонным столом, за которым снова уселись родители, как перед судом трибунала.
- Я... извините меня, пожалуйста. Я понимаю, что вчера... должен был позвонить, сообщить. В общем... - он в сердцах махнул рукой. - Но, если бы смог, я бы это сделал. Правда! Я всегда ведь предупреждал. И вообще... не могу я, когда мама волнуется. Мамочка... только я хочу, чтоб ты знала, что эта девочка - Женя... она хорошая, добрая. И талантливая. Ты же сама говорила, что человек, у которого дар Божий, не может быть злым. Только несчастным. Вот и Женя... она несчастная. У неё мать умерла. А отец - сами видели... И братика своего Елисея - она зовет его Слоником - Женя практически растит сама. Только Марья Михайловна - соседка - ей помогает. И ещё она лепит фигурки из глины. Мам, они тебе очень понравятся - вот увидишь. Они такие...