– Велю, батюшка, закрыть? – неслышно вошел давешний красавчик, глянул на оконце – недовольно – и – вопросительно – на боярина. А ведь они чем-то похожи – главный сектант и этот… Отец и сын?
– Вели, Аксене, – кивнул боярин и снова вперился глазами в Ивана. Вот уж, поистине, дыру протрет!
Красавчик распахнул дверь:
– Никитка!
– Тута, батюшка! – За порогом мелькнул кособородый.
– Захлопни-ко ставенки да посматривай, мало ли…
– Сполню, батюшка…
«Батюшка»! Раничев хмыкнул и перевел взгляд на главного, вернее, на стол, где рядом с подсвечником небрежно лежали пачка сигарет и мобильник. Ха, а не так уж они и далеки от цивилизации, сектанты хреновы! Стоп… Мобильник-то, похоже, его, Раничева! И сигареты… Иван не выдержал:
– Закурить дайте.
Его просьбу оба сектанта проигнорировали, словно бы и не слышали. По здравом размышлении Раничев не стал настаивать, ну их… И так уже почти забыл про курево, если б не пачка на столе…
– Скажи-ка, мил человек, ктой-то тебе плечо расцарапал эдак? – пожевав губами, тихим голосом поинтересовался боярин. Одет он был по местной, сектантской, моде – в длинный балахонистый кафтан с пуговицами, желтовато-коричневый, с узорами, из какой-то плотной блестящей ткани.
– Нашлись друзья… – усмехнулся Иван.
Боярин неожиданно засмеялся:
– Хошь, я тебе скажу?
Раничев пожал плечами. Да за-ради бога, интересно будет послушать, все не в погребе сидеть!
– А вот так было, мил человек. – Главный сектант почмокал губами. – Оба вы – и ты, и напарник твой убитый – людишки Тайгая…
Иван дернулся было противоречить, да боярин махнул на него рукой, взглянул злобно-строго, ровно плетью ожег:
– Сиди, тварь! Не то… – Потом успокоился, продолжил по-прежнему благостно: – Тайгаевы вы оба. Промышляли тут в наших местах, высматривали, сколь у кого чего есть, да не скрыл ли кто выход-дань от ока грозного Тохтамыша-царя, то вы особливо записывали в грамотку… кого записывали, а кого – и нет, кто-то серебришком от вас откупался, опосля вы ж, воры, то серебро меж собою не поделили, сподобились передраться, аки псы препоганые, вот тебя-то напарник твой, Каюмка, и полоснул по плечу ножичком, ну а тебе больше повезло, убил ты Каюмку, а серебро припрятал, как наших людей увидал.
– Бред какой-то!
– А заодно – и записи все припрятал, грамотцы, что Тохтамышу-царю чрез Тайгая готовил. Вот грамотцы-то эти мне и отдашь! – повысив голос, резко закончил боярин, пристукнув по столу длинной костлявой ладонью.
– Бред… – Раничев закрутил головой: похоже, тут не секта, похоже, тут натуральный сумасшедший дом – Тайгай, Тохтамыш, убийство.
– Ну а не отдашь, велю тебя пытать посейчас же! И пытать крепко. – Поднявшись с кресла, старик боярин пинком распахнул дверь, рявкнул: – Минетия ко мне. Да с прикладом пытошным.
Стоявший у окна Аксен на секунду… на малую долю секунды… изменился в лице. Бросился к отцу:
– Батюшка! Не вели Минетия звать.
– Что такое?
– Рановато еще. Шпынь этот… – Аксен ожег взглядом Раничева. – Крови потерял немало, а ну как от пыток окочурится? Лучше б сначала ему плечо залечить да попоить отваром, а уж опосля…
– Опосля, говоришь? – Старец задумался, подозрительно взглянул на сына. – Умен ты стал Аксене, умен…
Боярский сын поклонился.
– Умен… Да не слишком ли, родному отцу перечить?! – Боярин повысил голос.
– Не гневайся, батюшка Колбята Собинич! – Аксен бросился на колени, зацеловал старику руки, загнусавил: – Я ж как лучше хочу. Вели шпыня этого обратно в поруб бросить, да плечо пущай замотают… А потом… Может, он к завтрему и сам все выложит. А ежели не выложит, я с него, гада, шкуру спущу самолично, да так, что… А сегодня, батюшка, некогда и пытать то – Хавронья пирогов напекла с вязигой да с потрохами куриными, твои любимые… с пылу, с жару…
– Ладно, уговорил ты меня, Аксене. – Махнув рукой, старец поудобней уселся в кресло. – С пылу, говоришь, с жару? Ну так и быть, велю обедать. А этого шпыня – в поруб! До завтрева…
Старик противно рассмеялся. Подхихикнул и Аксен, взглянул мельком на Раничева, нехорошо взглянул, подленько так, словно была у него насчет его и своя тайная выгода, не только та, про которую он только что твердил отцу.
Иван снова очутился в погребе. Никаких изменений там за время его отсутствия не произо-шло – соседи были те же. Только что Феофил уже отошел от плетей и теперь громко жаловался на жажду:
– Ох, испить бы водицы… Водицы бы…
Да и Ефим Гудок – если Раничев правильно запомнил его имя – отнесся к нему гораздо с большим радушием, поинтересовался даже – пытали ли?
Иван отрицательно покачал головой:
– Не успели. А что – могут?
– А вон у Феофила спроси, – невежливо хохотнул Ефим. – Как спина, Феофиле?
– Водицы…
А в это время наверху, оглядываясь, подошел к погребу боярский сын Аксен, красивый, белолицый, кудрявый. С недовольством покосился на стража:
– Ты чего тут?
– Боярин приказал, Колбята Собинич, батюшка наш.
– Ах, вот как… Ладно… – Аксен отошел в сторону и с задумчивым видом направился к церкви. – Ай, хитер, батюшка, – шепотом приговаривал он. – Ай, хитер… Да и я не лыком шит… – Не дойдя до церкви, он свернул налево, к колодцу. Позвал: – Никитка! Никитка!
– Здесь я, Аксен Колбятыч.
– Слушай сюда… дело тайное. – Отойдя за колодец, Аксен принялся нашептывать что-то верному своему холопу, то и дело кидая опасливые взгляды на терем.
Раничев снова замолк. Вернее, замолчали его товарищи по несчастью – не очень-то подробно они о себе рассказывали, а если и рассказывали, то несли всякую чушь о холопах да закупах, такой, видно, был в секте бзик – с историческим уклоном. Закуп Феофил – закуп, ну надо же! – почти ничего не говорил, все больше стонал да просил пить, зато Ефим Гудок оказался весьма словоохотлив, только разговоры его касались в основном «собаки-боярина» да сына его, Аксена. О них обоих Ефим упоминал с крайним небрежением, по-видимому ожидая того же и от Раничева, но, не дождавшись, умолк. Призадумался и Иван – ничего конкретного он пока так и не вызнал. Да, очень похоже, это была секта, может быть, даже какой-то староверский скит – никто не курил, а староверы как раз и не курят – но вот где он был расположен и что нужно было сектантам от него, Раничева? Главный старец – «батюшка-боярин», как его называли – нес какую-то чушь об убийстве, о серебре, о грамотах каких-то. Бред сивой кобылы. Хотя… Если отбросить уж явные выдумки типа Тохтамыша – впрочем, вполне возможно, это просто-напросто кличка, ну да, похоже, так оно и есть – получается что? А то, что бежавший из скита парень ушел не пустым – прихватил драгоценности – «серебришко», как их называл старец – и «грамоты» – записи, дискету? В общем – информацию, вероятно, весьма конфиденциального, опасного для дальнейшего существования секты, толка. Затем бежавший был убит неизвестно кем, скорее всего, кем-то из сектантов, который и владеет теперь и драгоценностями и информацией. Самое плохое во всей этой истории то, что глава секты всерьез считает этим человеком Ивана. А для того чтобы не допустить утечки информации, сектанты пойдут на все. Нда-а, неприятная история. Интересно – как отсюда выбраться? Иван даже примерно не представлял – где они. На машине-то много куда могли завезти, гиблых мест вокруг хватало – за лесами, за болотами – и у себя, в Угрюмовском районе, и в соседней Мордовии.
– Водицы… – снова застонал Феофил.
Иван покосился на него с неприязнью – ему самому, к примеру, пить почему-то не очень хотелось, а вот курить… Вздохнув, Раничев сглотнул слюну. Ведь собирался же раньше бросить – если б бросил, не так бы сейчас мучился. Ну хари староверские, неужто в скиту ни один не курит? Да смолят наверняка где-нибудь, пока старец не видит. Вот незадача… Без курева-то совсем плохо! Да и эти, соседи, что-то притихли. Расскажут они хоть когда-нибудь – где находится этот чертов скит? Иван в который раз уже задал этот вопрос в темноту.