– Я сейчас. – Раничев распахнул дверцу, вышел в дождь, впрочем, не такой уж и сильный.
– Только недолго, – вдруг заволновался таксист. – Я это… долго ждать не могу, заказ. Попозже заеду.
– Ладно. – Иван нагнулся в кабину. – Да ты не спеши, если что, звякну. Полтинника хватит?
– Вполне.
Получив деньги, обрадованный водитель газанул и, словно катер, разбрызгивая по пути лужи, скрылся в сгустившейся ночной тьме, едва разгоняемой тусклыми уличными фонарями. Не оглядываясь, Раничев поднялся на крыльцо. Приедет ли таксист, нет ли – волновало его меньше всего, слава богу, не старые времена, таксомоторов в городе хватало, такое впечатление – на ниве частного извоза подвизалась добрая половина жителей. Волновало другое – чего он вообще-то тут вылез? Ведь вроде домой собирался… И что-то заметил, углядел из окна такси. А что? Что-нибудь на крыше иль в окнах? Зайти к Егорычу, что ли? Нет. В таком виде – не стоит, хоть и понимающий мужик сторож, а все ж он, Иван Петрович Раничев, начиная с завтрашнего дня уже не И. О. даже, а самый что ни на есть утвержденный директор.
Спустившись с крыльца, Иван постоял немножко под дождиком, что было вполне приятно после шампанского с водкой и коньяком, подумал и решительно направился на середину дороги. Нет, он вовсе не хотел покончить жизнь самоубийством, бросившись под колеса первой попавшейся автомашины – тем более, что никаких автомашин поблизости вовсе не наблюдалось, – просто захотелось проверить, а что же он такое увидел? Или – померещилось?
Остановившись прямо на прерывистой линии осевой разметки, Раничев пристально воззрился на музей – двухэтажное типовое здание бывшего детского садика. Вроде бы все было в порядке. Крыша – на месте, решетки на окнах – тоже… А это еще что? Иван помотал головой, словно норовистый конь, отказывающийся надеть на шею хомут. В одном из окон второго этажа явственно мигнул свет. Такая еле заметная желтоватая вспышка или, скорее, некое шатающееся мигание, какое бывает, когда несут в руках зажженную свечку. Что за черт? Электричество, что ли, отключили за неуплату? Могли… Нет, но ведь совсем недавно мэрия все ж таки перечислила деньги. Тогда что? Если б авария на подстанции – тогда б и фонари вокруг не горели, и в окрестных домах тоже бы не светилось несколько окон. Пробки? Со щитком что? Надо бы проверить, а если что – так и помочь Егорычу.
Решив наплевав на свой внешний вид, Раничев сошел с дороги и, не замечая попадающиеся на пути лужи, вновь зашагал к крыльцу. Поднялся, позвонил… Ни ответа, ни привета! Егорыч что, спит, гад? Ах да, он же в зале, а там не очень-то и слышно, особенно если занят каким-нибудь делом. Чертыхнувшись, Иван нашарил в карманах ключи, поковырялся в замке – хорошо хоть входная дверь не запиралась на щеколду после памятного случая с одним из пьяных сторожей еще при старом директоре. Открыл… И первое, что почувствовал, – сырость, которой тянуло из полуоткрытой двери комнаты сторожей. Сделав несколько шагов, Раничев заглянул туда… и попятился. Стекло в створке выходившего в кусты сирени окна было разбито – оттуда и дуло – решетка скособочена, от окна к топчану сторожа вели чьи-то мокрые следы, а из-под топчана… Из-под топчана торчали чьи-то ноги, обутые в сине-красные кеды производства ленинградской фабрики «Красный треугольник» – рабочая обувка Егорыча!
Бросившись на пол, Иван вытащил наружу тело сторожа. Неподвижное, но еще не приобретшее противную застывшесть трупа. Да и сердце, похоже, билось. Голова была в чем-то маслянистом – кровь!
Осторожно положив голову сторожа на пол, Иван бросился к телефону вызывать «скорую», почти ничего толком не объясняя – по опыту знал, чем дольше объясняешь, тем медленнее едут, – аппарат не работал. Да и света вообще-то не было – даже аварийки не горели, лишь рядом, на улице, тускло светился фонарь. На улице – светился. Но почему – здесь? Не вдаваясь пока особо в размышления, Раничев достал мобильник – не работал и тот! Но ведь фонари на улице… Похвалив себя за сообразительность, Иван опрометью выскочил на крыльцо… вызвал «скорую» и милицию, после чего осторожно поднялся наверх, в залы…
Он увидел его сразу, перед витриной с перстнем – человека со свечой в руках, в черном балахоне, высокого, сутулого, страшного! Что-то почуяв, тот быстро обернулся – рваный, пересекающий всю левую щеку шрам его словно вспыхнул в дрожащем пламени свечки. Черные глаза незнакомца горели яростью и злобой, Ивану почему-то вдруг стало ясно – такой не остановится ни перед чем. На указательном пальце незнакомца переливался крупный зеленый камень. Изумруд! Перстень! Но, черт побери, как? Ведь должна была сработать сигнализация… Ничего не скажешь, хорошо начинается директорство… Ах ты ж, сволочь! Иван едва успел пригнуться, как прямо над его головой просвистел брошенный незнакомцем кинжал. Раничев не стал дожидаться повторения чего-то подобного, – разогнувшись изо всех сил заехал незваному гостю кулаком в челюсть. Удар вышел не слабым, и тот, вскрикнув, тяжело осел на пол. Выпавшая из руки его свеча, прокатившись, погасла, и теперь лишь синие сполохи молний освещали сумрачное нутро музея. Иван бросил мимолетный взгляд на разбитую витрину, еще раз убеждаясь в верности своей догадки – на пальце неожиданного посетителя был именно тот, их перстень. Незнакомец между тем очнулся и, быстро вскочив на ноги, выхватил из руки манекена широкую саблю и, бешено вращая ею над головой, пошел прямиком на директора.
– Эй, ты не очень-то! – Раничев резво отпрыгнул в сторону.
За окном – а показалось, что прямо здесь, в зале – вспыхнула молния, и изумруд в перстне Тамерлана вдруг засиял ровным зеленым светом. Сияние постепенно усиливалось, становясь все ярче с каждой вспышкой молний.
Схватив с попавшегося под руку манекена круглый шлем-мисюрку, Иван швырнул его в похитителя.
– Операция «Ы», – громко прокомментировал он, хватая короткое копье-сулицу. – И другие приключения Шурика. – Тупое концо копья едва не треснуло нападавшего по башке. Применять острие Раничев все-таки опасался, не ровен час, дойдет и до смертоубийства, потом доказывай, что это было – необходимая оборона или крайняя необходимость? Да где же наконец та милиция? Небось, опять каких-нибудь бомжей ловит. Бомжей… Так и этот вон, со шрамом. Это ведь именно его – больше некого – приняли вчера за бомжа. И это именно он недавно напугал сторожа, внезапно заглянув в окно. Так что же, выходит, он следил за музеем и его сотрудниками? Выходит, так… И ведь выбрал момент, сволочь… И ведь может уйти – не колоть же его копьем, в самом-то деле!
И снова за окном вспыхнула молния! Там, на улице, вовсю бушевала гроза – странно, а Раничев думал, что все природные катаклизмы уже на сегодня закончились. Ан нет. Ух, какой раскат грома прогремел прямо над крышей – не гром, канонада! И снова молния – боже, она ударила прямо в росший у самого здания тополь – тот вспыхнул, словно сухая солома, загорелся ровным желтым пламенем, отражаясь в злобных глазах незнакомца и зеленых гранях изумруда. Нет, такое впечатление – камень словно бы светился сам по себе!
Еще одна вспышка – и загорелся еще один тополь – соседний. Все это постепенно становилось забавным. Орудуя тупым концом копья, Раничев не подпускал к себе похитителя на расстояние сабельного удара, получалось на редкость удачно – тот только злобно шипел, но достать директора саблей не имел никакой возможности… Зато, наверное, имел полную возможность уйти. Да, пока, кажется, еще не приехали ни «скорая», ни милиция, ни пожарная… похоже, все службы должны были бы собраться сегодня здесь, в музее. Должны были… Но что-то не очень торопились.
Человек со шрамом неожиданно сделал особо длинный выпад и, увернувшись от копья, достал-таки острием плечо Раничева, и тот, отбросив все предрассудки цивилизованного человека, со всех сил треснул вражину копьем по башке. Тот упал, обливаясь кровью.