11
В конце декабря опальному нашему религиеведу позвонили вдруг из посольства Кубы, где он довольно часто поддавал на ревбанкетах.
Спросили, не будет ли он так любезен выступить недели через три после католического Рождества на латино-американском карнавале-симпозиуме в Гаване, посвященном проблемам научного атеизма. Маска – на ваш вкус и выбор. Из мыслящих товарищей и господ ожидается большой друг Советского Союза, нобелевец Гарсия Маркес, наложивший «большую кучу табу» на свою Музу до дня объявления победы социализма на Кубе – острове Свободы.
«Там у нас, – добавили, неловко подлаживаясь под великую идиоматику и фольклоризмы нашего русского, – в тесноте не обидно, тепло, светло, одна сигара – хорошо, две – еще лучше, и мухи не кусают, то есть товарищ Ром – господин, но мыслящий Сахарный тростник – батюшка-матушка».
Гелий понял, что приглашение исходит от видного борца с Ватиканом, лично от самого Фиделя, и что ему на том тропическом симпозиуме уготована ведущая научно-карнавальная роль под какой-нибудь импозантной маской.
Он поблагодарил посольского чина и согласился выступить на одной из панелей весьма престижного, весьма представительного форума.
Лететь он решил на обратном пути через Штаты, чтобы обделать там кое-какие «твердокаменные» делишки с бывшим своим коллегой, обитавшим в Нью-Йорке, под эгидой ООН.
Быстро оформил благодаря старым связям все документы и визы. Достал билеты первого класса, отслюнявив массажистке посла одного афроатеистического государства пару тысяч «памятников деревянного зодчества».
Когда все у него было на мази, он позвонил бывшей тайной любовнице Берии, растленной этим палачом чуть ли не в школьном вальсе, но отвальсовавшим собственную жизнь самым поучительным образом – на своей же производственной плахе, измызганной мозгами и осколками шейных позвонков однопартийцев.
Женщине этой было уже за шестьдесят. Как все дамы, с юных лет мистически тяготеющие к мужчинам и драгоценностям, да к тому же проведшие всю жизнь в коммунистически праздной неге, выглядела она демонически прекрасно.
Гелий никогда не был в постельной связи с этой дамой, поскольку его раздражал не возраст ее, а слишком выдающиеся зубы. Казалось даже, что это и не зубы вовсе, а огромные зубья вставленных в рот двух старинных гребней из пожелтевшей от времени слоновой кости.
Трудно было понять, что привлекло Лаврентия Павловича к этой во всем остальном восхитительной даме. Если Гелию нравилось в какой-либо из дам все вместе – лицо, фигура, нрав, прическа, кожа, размер ноги, интимные свойства и так далее, то уже ничто не могло не понравиться в отдельности, а если не нравилось что-то по мелочам, пусть даже манера пить чай, мазать шершавые руки очень дорогими кремами, притворно вытаращивать глаза на то, чего дама вовсе не понимает, читать во время ужина «Крокодил», курить в постели или засыпать в грустной позе курицы, перепутавшей насесты, то, естественно, было ему тогда, к сожалению, не до остальных прочих прелестей…
Гелий не раз вывозил за рубеж фамильные – так, во всяком случае, она их называла – драгоценности К-ой. Сам-то он, конечно, догадывался, что многие из прелестных «погремушек» преподнесены были даме всесильным палачом, любившим после казней покопаться в скорбном конфискате.
Гелий издавна проходил в Шереметьеве через пункт для особо важных персон, которым абсурдное государство наше всегда доверяло настолько, что каждая из них могла бы уверенно вывезти в невзрачном дорожном бауле любую национальную реликвию – заспиртованную, скажем, наиболее революционную часть серого вещества Ленина; замороженный живчик Сталина, готовый к секретному введению в гостеприимную матку одной голливудской кинозвезды, с детства сочувствовавшей коммунизму; соболью шапку Мономаха или еще что-нибудь в этом же роде.
Что уж там говорить о колье скифской красавицы, вывезенном Гелием и сплавленном затем джентльменами-перекупщиками одному из князей нефтяных недр, или об античной броши жены глупого либерала Саввы Морозова, доугодничавшего некогда на наши головы перед всякими босяками!
Но, по вполне понятной причине, охотней всего Гелий вывозил за бугор старинные миниатюрные предметы религиозного культа. Вынет иногда в самолете из кармана складенек, принадлежавший чуть ли не боярыне Морозовой, и тычет мстительно «изделием» в фигурку возникшего вдруг на подлокотнике и злорадно гогочущего – по вполне понятной причине – демонишки. Тот всполошенно тушуется. Самолет, к удивлению пилотов, начинает ужасно потряхивать.