Из поселка пришлось отступить. Теперь они лежали на берегу, укрывшись за валунами. Фашисты постреливали вяло, в полной уверенности, что теперь-то советским смельчакам никуда не уйти.
Бубякин лежал за валуном, а позади колыхалось море из желто-зеленого стекла. Да, он надеялся на штык, так как патроны подошли к концу.
Августовское солнце жарило вовсю, и даже через бинты Василий чувствовал его колючую силу. Иногда бросал взгляд через плечо: не покажется ли на горизонте заветный корабль?.. Но море оставалось пустынным. Он не знал, куда девалась Линда, возможно, осталась в поселке. Рядом с ним лежал Юри, верный «учитель Юри», тоже готовый принять смерть в бою, как положено настоящему мужчине. А дальше, за другим камнем, залег Рудди, «шкипер Руди», как называли его все. Хорошие вы мои ребята, настоящие! С такими и смерть красна… Они ведь могли уйти в леса, скрыться среди болот, сохранить силы отряда. Но не оставили моряков на растерзание фашистам… Не ушли. Не отделяли себя от Бубякина и других матросов, считали своими, как Бубякин не отделял себя от них.
Фашисты прятались в зданиях кирпичного завода, стоявших на возвышенности, и в этом было их преимущество: оттуда весь берег, усеянный валунами, был как на ладони. Но если бы они спустились на берег, выйдя из укрытий, их можно было бы перестрелять по одному. Во всяком случае, установилось своеобразное равновесие сил, которое, конечно, не могло держаться долго.
Внезапно все пришло в движение. Фашисты усилили огонь, и под его прикрытием отдельные группы стали выползать из-за укрытий, явно намереваясь отрезать моряков и поредевший отряд Андруса от моря. Зачем?
Бубякин не мог понять, что произошло. Может быть, гитлеровцы получили подкрепление?
Завязалась ожесточенная перестрелка. Потом сошлись грудь грудью. Бубякин работал и штыком и прикладом. Вокруг него образовалась груда трупов. Его старались не пустить к морю, он это понял и удвоил силу напора. Трещала еще не зажившая сожженная кожа на спине и на плечах, бинты размотались, он сорвал их с лица, не чувствуя боли. Один вид его наводил ужас на фашистов, и они рассыпались по сторонам, столкнувшись с обожженным до черноты моряком.
Он был у самой воды, когда до него долетел чей-то возглас:
— Корабль!
Бубякин обернулся. К берегу на всех парах шел спасатель. Василий видел его голубой флаг.
— Наши! — закричал он во всю силу легких. — Держись, братва!
И рухнул на камни, скошенный пулей.
ПУЛКОВСКИЙ МЕРИДИАН
Было что-то неправдоподобное, почти фантастическое во всем: черное небо с редкими холодно мерцающими звездами, летучий снег и молчаливые руины обсерватории. Поломанные, расклеванные снарядами купола, скрюченные железные прутья и рваные дыры в стенах. В вышине вспыхнула ракета. Окинула мутноватым зеленым глазом равнину, и затем расколотое небо вновь медленно сошлось.
Матрос Бубякин долго следил за двумя фигурками в маскировочных халатах, то выныривающими из густой клубящейся мглы, то вновь пропадающими в снежной круговерти, потом зло ударил себя кулаком по лбу, повернулся и вошел в землянку. Его обдало тяжелым теплом, знакомыми запахами махорки, несвежих портянок и горелой картошки. Снайперы спали. Сняв полушубок, Бубякин шумно вздохнул, выругался и улегся на жесткие нары. Он лежал в каком-то оцепенении и все думал о тех двоих, что ушли в ночную белесую муть. Да, он пытался их отговорить. Но она сощурилась этак презрительно и сказала:
— У тебя, Бубякин, сердце как сейсмограф. «Чует мое сердце»… — передразнила она. — Была у нас в поселке бабка Маланья. Тоже наподобие тебя пророчествовала. — И добавила резко — Прекратить разговоры! Пойдет Дягилев. Пора испытать его на деле.
И они ушли. Ушли к подбитому немецкому танку на ничейной полосе, будут сидеть до утра, а возможно, день, два, пока не покажется противник. Опытный снайпер в подбитый танк не полезет. Но у Наташи Черемных своя теория: «Эта истина известна и фашисту. Пусть думает, что мы не полезем. А мы все-таки полезем…» Правда, ей не раз удавалось обвести вокруг пальца вражеских снайперов. Слава о Наташе Черемных шла по всему фронту, о ней писали в газетах, в Ленинграде на стенах домов были наклеены листовки с ее портретами. Ее имя упоминалось наряду с именами прославленных снайперов Смолячкова и Петра Лабутина.
Бубякин был жестоко и ревниво влюблен в свою начальницу лейтенанта Черемных. Но это чувство он бдительно оберегал от постороннего глаза, и никто ни о чем не догадывался. Даже сама Черемных. С некоторых пор сделалось потребностью вспоминать, когда впервые услышал о ней, как они встретились, искать многозначительность в обыкновенных ее словах. Пока живешь, кажется, что так и нужно и никакой системы в этом нет. Но стоит оглянуться на прошлое — и невольно оно приобретает некую стройность. Будто и не могло случиться по-другому.