Для них сказка, да и только. Да и кто из них видел хоть раз в жизни алмаз? Вы, к примеру, видели?
Дягилев как-то неопределенно хмыкнул:
— Не приходилось. Я вырос в обыкновенной рабочей семье, родом из Саратова. У нас там с алмазами туго. Не то что у вас в Оймяконе.
— Опять поддразниваете? — рассердилась она. — Так вот знайте: все, что расскажу, — сущая правда. В детстве я встретила необыкновенного человека. Геолога Ивана Григорьевича Теплухина. Иногда я думаю: а что, если бы встречи не было? Жизнь, наверное, сложилась бы совсем по-другому. Так бы и осталась в поселке своем. А поселок наш, как уже говорила, находится километрах в шестистах от Оймякона.
В тех краях в двадцатые годы было почище, чем во всех джек-лондоновских клондайках. Мало кто знает, что, когда открыли золото на незаметном ключе, туда ринулись тысячи вольностарателей. Пробирались по пояс в снегу, тянули за собой санки с провизией, мерли от голода и цинги. Шли через тайгу и зыбучие мари. В 1925 году все прииски были объявлены предприятиями всесоюзного значения. Вот тогда-то и послали в тот поселок моего отца и мою мать — оба были техниками-геологами. Мать очень скоро возненавидела золото. Отец сделал ей кольцо из бронзы. Я храню его. Бронза в наших местах считается символом верности. Тоже ненавижу золото. Наблюдала, как алчно загораются глаза старателей, когда они смотрят на дно лотка, где в черном шлихе блестят золотые крупинки. До сих пор в ушах звенят кайлы, которыми били по вечной мерзлоте. Якутия… В наших местах — невысокие оголенные горы, печальные, безжизненные. В них навсегда застыла первозданная унылость. Я почему-то побаивалась этих пологих бледно-коричневых холмов, они отделяли наш поселок от остального большого мира, словно бы стерегли. Зверские морозы. Полюс холода, одним словом. Представьте себе несколько бревенчатых домов, стоящих вразброс. Дома, амбары, юрты якутов. Здесь был прииск, но порода оказалась бедной, прииск закрыли, приискатели разбрелись кто куда. А мой отец, техник-геолог, остался. Вообще, когда мать умерла, он сделался вроде как бы не в себе, не хотел никуда уезжать от ее могилы. Я мать помню плохо. Моей нянькой, по сути, был старый якут Данила, юрта которого стояла рядом с нашей избой. Когда отец уходил промышлять белку, Данила присматривал за мной. Я хорошо помню его юрту. Камелек с широкой прямой трубой, выходящей наружу, лавки, устланные оленьими шкурами. У себя дома мы тоже спали на таких лавках — оронах. В свое время Данила был приискателем. По укоренившейся привычке он иногда совершал на своем олене поездки в верховье реки, где у него была припрятана бутара — ящик для промывки золота. Он был убежден, что на галечниковых косах должно прятаться золото, но намыть так ничего и не удавалось.
Данила знал много якутских сказок, по-русски он говорил хорошо, и, собственно, я воспитывалась на якутском фольклоре, моими героями были Чаачахаан и Ала-Могус. Чаачахаан — хитрый старик, а Ала-Могус — чудовище, пожирающее всех. Мне особенно нравилась сказка про Парня-сироту, которого унес Парень-вихрь. Парень-вихрь все ключи от своих амбаров доверил Парню-сироте. Кроме одного. Когда Вихрь отлучился, Парень-сирота взял запретный ключ. В запретном амбаре стоял серебряный гроб, а в гробу — девушка невероятной красоты, которая сразу же ожила. А потом, разумеется, вышла замуж за Парня-сироту. Она оказалась царской дочкой. И все в таком духе. Из своих дальних поездок Данила привозил мне прозрачные топазики, фиолетовые аметисты, слоеные агаты, кристаллы дымчатого кварца, золотистого до черноты. Было у меня гнездо темно-красных гранатов в темно-серой зернистой породе. Особенно полюбился голубоватый камень, который тлел на солнце всеми цветами радуги. Я могла забавляться им часами. Думаю, это был волшебный кристалл. Когда я вглядывалась в его глубины, то видела дальние страны, пальмы, берег океана с бесконечным песчаным пляжем или же лица людей. Я грезила наяву. О дальних странах и городах иногда рассказывал отец. Теперь я понимаю: он был романтиком. Мечтал открыть золотую жилу, чтоб загудели наши малолюдные места. Наверное, он был честолюбивым, так как мечтал о большой славе. А возможно, ему хотелось, чтобы моя мать гордилась им. Ведь он любил ее без памяти. Он был напичкан всякого рода возвышенными афоризмами и пытался втолковать их сокровенный смысл мне. Ах да, о голубом камне… Этот камень сыграл особую роль в моей жизни. Не будь камня, возможно, я не потеряла бы отца, не оказалась бы в Ленинграде и, конечно же, не встретила бы вас. Судьба человека подчас зависит от каких-то, можно сказать, нелепых случайностей. На уроках химии нам говорили о хаотическом, броуновском движении частиц. Так и судьба людей заполнена часто хаосом, и куда тебя вынесет, не знает никто.