Он брел по Ленинграду и улыбался всему. Город тускло сиял от влаги. Густая студеная синева наползала с Невы.
Незаметно повернул и вышел на Невский. Шел неторопливо, прощался с каждым знакомым зданием, с каждым мостом. Строгановский дворец, Казанский собор, Дом книги, здание бывшей Городской думы, Большой Гостиный двор, Аничков дворец, мост через Фонтанку… Он любил Невский в сумерки, когда зажигались желтые огни. Тогда было уютно. А сейчас — безлюдье, страх, трупы умерших от голода… Дома словно вытянулись, кажутся непомерно высокими, а улицы напоминают ущелья. Он не удивился, когда на Аничковом мосту не увидел знакомых коней Клодта: их закопали в землю в каком-то саду. Кончится война — лошадки вновь займут свое место. Все площади изрыты щелями — укрытиями от бомб. Обгорелые здания, воронки. На фронт можно проехать трамваем. Блокадный Ленинград. Он перестал улыбаться. Подумал о муках и безмерном мужестве ленинградцев. Если бы можно было заслонить своей грудью всех детей этого города… Прощай, Ленинград, прощай…
«Жди меня, Наташка, у сфинксов… Я верю в тебя, в твое слово, в твои мечты, в твою любовь. Для таких, как ты, не существует человеческой мелкости: карьера, тщеславие, выслуживание, прислуживание. Ты вся в своем высоком порыве молодого идеализма, тебя мало интересует общественное положение того или иного человека. „Важно не то место, которое мы занимаем, а то направление, в котором мы движемся“. Ты словно бы живешь в тех благодатных временах, когда человек уже перестал быть зависимым от других людей и обстоятельств. Для тебя красота и есть истина: красота отношений, красота идеалов и устремлений. Ты сама стала тем идеалом, к которому я стремился всегда…»
ОПАСНЫЙ МАРШРУТ
Партизанский отряд Андруса совершал налеты на гарнизоны противника, взрывал склады с горючим, пускал под откос эшелоны, выводил из строя паровозы. Он был вездесущ, этот неуловимый Андрус.
О существовании минно-торпедного склада Андрус, разумеется, знал. Это был крупнейший склад на всем побережье. От прямого попадания с моря он был защищен каменной стеной. Железная дверь прикрывала центральную штольню. Торпеды и мины к кораблям подвозились на вагонетках. Не имея точного плана склада, его трудно было взорвать, так как центральная штольня уходила в глубь глинта. Существовали ложные штольни. Обрывающееся к морю плато тянулось на несколько километров. Андрус то и дело запрашивал по радио Ленинград: «Когда пришлете план?» Ему прямо-таки не терпелось разделаться со складом. «Этот склад, как бельмо на глазу! — говорил он в крайнем раздражении партизанам. — Все понимаю: каменная стена, железная дверь, сигнализация, сильная охрана, собаки… Но кто в здешних местах, кроме нас, может взорвать его? Нет другой силы. Дальше так продолжаться не может…»
Андрус был сильным, волевым человеком, но и он затосковал от чувства собственного бессилия. По ночам он высылал к складу своих разведчиков, и они, подвергаясь смертельной опасности, изучали подступы к складу, расположение охраны, отмечали, в какие часы происходит смена караула. Правда, за каменную стену проникнуть им не удалось.
…Самолет забрался на предельную для него высоту и, лишь когда внизу обозначилась эстонская земля, вошел в пике.
— Приготовиться! Пошел!..
Дягилев и Бубякин приземлились среди елей, стащили с ветвей парашюты, свернули их и запрятали среди гранитных валунов, огромных, как трамваи.
У Дягилева и Бубякина в кисетах был нюхательный табак: от собак-ищеек. Да и глаза фашисту в случае чего можно засыпать. Вокруг — полное безлюдье. Район для приземления выбран удачно. Удалось ли немцам засечь самолет или все прошло незаметно? Можно было бы двигаться по берегу… Но берег, по-видимому, хорошо охраняется. Оставалось одно: плутать среди дюн и болот.
Местность казалась и знакомой и в то же время незнакомой. Некоторое время они даже не могли толком определить, в какую сторону идти.
Страшнее всего была настороженная тишина. И хотя их выбросили в самое темное время, когда месяц еще не взошел, думалось, что место приземления уже засекли. Хорошо ли они замаскировали парашюты? Больше всего они боялись собак. Им мерещилось, что и леса, и болота, и дюны кишат чуткими, сильными собаками, от которых не уйти, не отбиться.