А как луна из-за тучи вышла и светом все посеребрила - так вдруг разом все огни погасли, и такая жуть напала, что сердце в груди зашлось и в пятки упало. Слышим, будто бредет кто от реки по густой траве, ноги приволакивает. Подружки как завизжат, да россыпью в лес прыснут. Парни, кто поробей, за ними припустили не оглядываясь. Остались на поляне у потухшего кострища только я, Алёшка, да двое его побратимов из дружины. Дрожат, как осиновы листы, а все ж таки прочь не бегут.
- Принес я твой злат перстенек, - из темноты донеслось.
Меня будто холодом могильным обдало. На глаза слезы навернулись, коленки мелко затряслись. И хотела бы закричать, но будто кто голос перемкнул.
- Целуй, красна девица.
Тут луна на гостя незваного светом плеснула. Глянула я на лицо его бледное, ахнула, да без чувств на землю и свалилась.
Очнулась только на зореньке в своей горнице на кровати, а рядом Алёшка сидит и все приговаривает ласково:
- Не бойся, Любушка, не отдам я тебя русалочью отродью, не коснется он тебя, душа моя. Научила меня бабка-знахарка, как отвадить утопленника, чтоб тот не вернулся. Все сделаю, сам погибель найду, а тебя уберегу.
Тут я как заплачу в три ручья. Алёшка-дурак все успокаивает, думает, от страха слезы лью, а я-то знаю, ведь как сказал, так и сделает - прогонит утопленника. Он от моего крыльца и всех окрестных парней отвадил, отвадит и этого...
А перед глазами все стоит парень молодой... с волос светлых вода капает, на плечи жемчугом падает... очи ясные смотрят ласково...
Порыдала, погоревала - да успокоилась. Слезами моему горю не помочь, сколько ни лей.
- Как же ты, Алёшка, утопленнику дорогу ко мне закажешь? - спрашиваю.
Рассмеялся воеводин сын радостно и ответил мне:
- Куплю я в городе гребень частый, да русалкам речным подарю. Они у меня гребень возьмут, да перстенек у утопленника заберут, тебе назад и воротят.
Вот, стало быть, как...
Призадумалась я накрепко, ничего Алёшке не ответила. Покачала я головой, да встала. Пора в избе хозяйничать. Не дело мне день разлеживаться, себя жалеть. Я горницу убираю, да на стол собираю, а воеводин сын, тот вовсе петухом вокруг меня выхаживает. Рад-радешенек, постылый, что теперь сможет меня уберечь. Думает, поди, после такого-то точно привечать начну, больше гнать не стану, а то и вовсе под венец с ним пойду, со спасителем своим.
Только нежеланный за порог - я бегом на реку. Взяла с собой свой гребень любимый серебряный, батюшкой из стольного града привезенный, да к воде спустилась.
- Русалка-русалка, возьми серебряный гребень, расчеши косы свои шелковые, да не забирай у утопленника моего злат перстенька. А дурня-Алёшки гребень сломайте!
Высунулась из воды рука белая, тонкая, цапнула гребень с моей ладони, да пропала. Страшно, мне, мочи нет, а сделанного уже не воротишь.
Пришел вечером Алёшка в нашу избу гоголем, все похвалялся, как хитро он придумал меня от напасти избавить. Матушка улыбается ласково, его все потчует, лучший кусок подносит, разве что зятем не величает. А я молчу и только за окошко гляжу, насмотреться не могу.
- Не бойся, голубушка, убережет тебя добрый молодец от беды, - батюшка твердит, а сам мне в глаза заглядывает.
У меня только губы дрожат мелко. И жуть берет, и дождаться не могу. А ежели и правда не придет больше? Вдруг соврал мне воеводин сын и другую управу нашел, вот только мне не сказал? Ну а как все ж таки придет... Что ж со мной тогда будет?
Правду люди говорят, дуры девки. Сперва наворотят, а потом каются.
Как вышла луна из-за туч - так в дверь постучали. Сорвалась я с лавки, хотела уж на крыльцо броситься, да батюшка не пустил, руку обхватил как обручем железным, не вырваться. Алёшка пошел дверь открывать, а как гостя увидел - так ахнул.
Стоит за порогом давешний утопленник. С рубахи новой, вышитой, вода на пол дощатый капает, а на ладони раскрытой лежит мой заветный перстень, посверкивает. Да только не на колечко я смотрю, а на ворот алыми нитками расшитый. Матушка как узор-то разглядела - так в слезы. И говорить ничего не нужно. Я лучше всех в околотке вышивала, все по-хитрому, по-особому.
- Принес я, красная девица, твой перстенек. Отдай плату, - утопленник говорит. Да так тоскливо, будто мука ему тут стоять.
А я уж не знаю, чего хочу больше, прочь от него бежать, или на грудь кинуться.