– Так я сама тебе соберу, и сама в дом к Илье принесу, – тётка потешалась. – И с чего ты об исподнем задумался сей миг? Едва гостей проводили, девки не успели со стола убрать.
Норов смолчал, но обиду затаил. И не с того, что тётка подначивала, а с того, что Настю увела. Только и успел, что взять любую за руку, встать под образ, каким Ульяна благословила их под радостный посвист свадебного дружки Ильи и пятка уважаемых десятников.
– Вадимушка, куда торопишься? – Ульяна руки сложила на груди, прислонилась плечом к стене. – Свадьба вскоре. Всего-то ничего осталось, – наново подначивала.
Если б Вадим не хотел Настасью сыскать, так он бы вмиг расквитался с Ульяной. Знал, чем пронять тётку в расчет за вчерашние ее речи в сторону боярышни. За себя б не встрял, за кудрявую обиделся. С того и сносил ехидства Ульянины молча, но не без задней мысли: хотел дядьке Илье помочь. Ради такого случая спрятал ключ от тёткиной ложни за опояской, а писаря своего зловредного услал к стряпухе за караваем сговорным.
– Ульяна, лук мне тоже принесешь? – бровь изогнул. – Ты уж изволь, снеси. Стрелы не забудь. Там разные, разберешь по наконечнику. Мне с десяток всяких.
– Вон как, – тётка улыбалась глумливо. – И на что тебе лук?
– А ты как мыслишь, я в дому у Ильи вышиваю? Щи варю? – Норов унял злобу, сам поглядел на Ульяну не без ехидства.
Тётка подумала малый миг, потом кивнула:
– Твоя правда. Не подумала я. Так идем, сведу тебя, – и пошла к ложнице Норова.
Так бы и стерегла, если б в сенях не показался Илья. Вот тут Ульяна споткнулась, замерла, а потом уж и двинулась к дядьке, не забыв пригрозить Норову пальцем.
Вадим поглядел ей вослед, бровь изогнул хитро, а потом метнулся к девичьей. Зря пробегал: светелка стояла пустая, девки разбежались зубоскалить с порубежненцами, какие гроздьями повисли на Норовском заборе, не желая упустить ни сговора, ни угощения, ни потехи.
– Настя, да где ж ты? – искал по дому, пока не оказался рядом с ложней своей.
– Вадим… – Голос Настасьин шел с подворья.
Норов крепенько притворил дверь, в два прискока подлетел к окну ложницы и увидал боярышню: стояла на скамеечке, прижимая к груди узелок из златотканой парчи, в каком Вадим принес ей подарки к сговору.
– Настёнка! – протянул руки и подхватил кудрявую, втянул в ложницу. – Ты где была, кудрявая? – обнял крепко, целовать принялся.
Настя вмиг обронила узел с подарками, приникла и сама обвила нежными руками Вадимову шею, зашептала торопливо:
– Вадим, миленький…тётенька стережёт… увидит… ой…
– Настя, – Норов запустил обе руки в шелковистые ее волосы, – не уходи…побудь еще…
– Вадим…просить тебя хотела… – очелье Настасья обронила, да того и не заметила.
– Все, что пожелаешь… – Норов чуть ополоумел, прижал девушку к стене, дернул ворот богатого летника и прижался горячими губами к ямке под тонкой нежной шеей.
– Настя! – Голос Ульяны раздался издалека. – Настя, куда пропала?!
– Вадим… – боярышня крепенько вцепилась в нарядный кафтан Норова. – Сейчас погонит тебя…
– Да куда ж без тётки-то. Чую, пришьет твой летник к своему подолу и так до свадьбы водить будет, – Норов выпустил Настасью, оправил тряскими руками ее одежку, потом и очелье сыскал, накинул на гладкий лоб.
– Настя! Где ты, непутёвая?! – Ульянин голос уж ближе.
– Вадим, миленький, – Настя оправила ворот его рубахи, пригладила волосы, – просить тебя хотела, – бросилась поднимать узелок богатый. – Возьми, забери обратно. Не надо мне каменьев. Любый мой, хороший, привези отца Иллариона, пусть он венчает.
Протянула Норову парчи кус, в каком – боярин знал точно – лежали и кольца драгоценные, и серьги тяжелые, и колты богатые, и крупные жемчуговые нити в три ряда.
Норов и не удивился, глядел на кудрявую и чуял, что любит сверх всякой меры, себя позабыв:
– Спохватилась, – улыбнулся. – Вчера еще послал за ним двух ратных и возок просторный.
Потом и замер. А как иначе? Настя глядела так, как Вадим и не чаял: свет в глазах неземной, улыбка до того светлая белозубая, хоть жмурься.
– Как ты угадал? – спросила тихонько, подалась к нему.
– Как не угадать? Настёна, знаю ведь, дорог он тебе, – умолк, любуясь девушкой.
– Настя! Сей миг покажись! – Тётка уж у ложни боярской кричала.
Норов подхватил кудрявую вместе с узелком, в окно сунулся, там поставил ее на скамейку и отвернулся, будто и ничего не содеялось.
В тот миг дверь распахнулась, и на порог взошла Ульяна:
– Ты чего тут схоронился? – тётка оглядела ложню. – Настя где?
– Ты ее увела, с тебя и спрос, – Норов взялся за опояску, выпрямился.
– Опять бегается, – Ульяна осердилась. – Уряд порушила, безобразница!
Норов грозно изогнул бровь:
– Про уряд запела, боярыня? Тогда вот тебе мое слово, – двинулся к тётке, – из дома ты теперь ни ногой. Сидеть станешь в ложнице своей и до тех пор, пока я не выпущу.
– Вадим, ты ополоумел? – Ульяна попятилась, видно, напугалась злобного Норова.
– Не я, а ты, – Вадим навис над невысокой тёткой, стращал, смех давил. – Кто сказал, что дозволено тебе по углам с Ильей прятаться? Ты что возомнила о себе? Позорить дом мой принялась? Меня дурнем делать?! – грозился, старался брови супить.
– Вадим…ты чего… – тётка ойкнула и прижалась спиной к стене. – Ты почто напраслину возводишь?
– Напраслину? – Норов делал лик злобный. – Ты боярского рода, а себя унять не можешь, бесстыжая? Думала, слепой я? Не вижу ничего? В ложню свою ступай, сказал, и носа оттуда не показывай. Я к Илье пойду, за все с него спрошу.
– Да ты ума лишился?! Илью не тронь! – тётка закричала, видно, с испуга. – Ты кто таков, чтоб меня стыдить?!
– Ты под моей крышей! – рявкнул. – Твой позор – мой позор! В ложницу ступай немедля! Будешь упираться, девок кликну иль сам потащу! Ну? Выбирай, силком иль своей волей!
Ульяна топнула ногой, огляделась, видно, разумела, что упрямиться без толку и пошла по сеням:
– Помстить мне вздумал? – шипела на Норова, какой шел за ней неотступно.
– Сама себя наказала, Ульяна, – наставлял Вадим, пряча улыбку в усах. – Уряда с Настасьи спрашивала, так сама его блюди. И как не совестно тебе, боярыня? – потешался всласть. – Хозяйка, во власти и в уважении, а такое-то творишь. Признавайся, ночевал он у тебя, нет ли?
– Вадим! – пискнула тётка, залилась злым румянцем. – Как язык твой повернулся об таком-то говорить?
– Что, стыд гложет? – Норов не унимался, брови изгибал. – В жар кинуло? Все, Ульяна, все. Добегалась. Нынче же призову Илью к ответу. Пусть сватается сей миг. Позора боле не потерплю, – подтолкнул легонько боярыню в спину и закрыл дверь ее ложни, еще и ключом запер до горки.
– Ах ты, шельма! – Ульяна стучала кулаком по двери. – Помстил? Теперь к Насте кинешься?! Не смей!
– Сиди, Уля, сиди, – выговаривал Норов, прижавшись щекой к тонкой щели. – Себя кори, думай о грехах своих.
– Какие грехи? Какое еще сватовство? Ты что удумал, Вадим? – тётка стучала в дверь, сердилась.
В тот миг в сенях показался Никеша, подскочил борзо к Вадиму:
– Запер? – дедок хохотнул. – Я каравай у стряпухи выпросил. Вон, гляди какой, – протянул пышного хлеба и сунул под нос Норову. – Идем к Илье, упредим. Пусть дружку берет и сюда бежит. Что лупишься? Быстрей давай! Ульяна Андревна дюже своевольная, вмиг в окошко сиганёт, ищи ее потом. Эдак мы ее никогда не сговорим.
– Вадим… – Настя подошла тихонько. – Что стряслось? – стояла, ресницами хлопала.
Норов слова растерял, залюбовался и на кудри ее, и на губы манкие, и на щечки румяные.
– Настасья Петровна, – встрял зловредный, – ты скверного не думай.
– Настя! Настенька! Ты ли там? – тётка голосила. – Заперли, сговорить хотят за Илью! Выпусти меня немедля!
– Тётенька, голубушка, да как же? – боярышня бросилась к двери, приникла к ней щекой. – Милая, тут я, потерпи!