- Встретились, - Гней сказал, меня от мыслей отвлекая.
Видно было, что обсуждение бурно проходит. Германцы нашим преторианцам задницу вместо приветствия показали. Ветераны в долгу не остались, сразу одежду приподняв, мужское достоинство им продемонстрировали. Найдется, мол, чем вас приветить.
- Лишь бы наша невестка не обнажилась, - говорю со смешком.
На площади парламентеры за мечи хватаются.
- Примерно так в Британии рыцари-саксы перевелись. Поссорились как-то родственники между собой, и затеяли войну, - говорит Гней.
Откуда кстати, у спартанца змеиное имя? У местных переняли в краю далеком?
- Какие родственники? - уточняю.
- Сложно там установить точную линию. Жили-были брат и сестра, и не просто, а как взрослые, спали вместе и сексом занимались. Потом, правда, стали придумывать летописцы, что не очень часто, или вообще один раз, и то случайно, но мы люди взрослые, и понимаем, летописцам за то и платят, чтобы писали, как надо, а не то, что было. Поэтому, кому выгодно было, считал ребенка племянником короля, ребенком сестры от неизвестно кого, а другие называли его сыном и наследником. Устал он ждать и решил дядю или отца с трона спихнуть. Устроили пару битв, силы равны, надо о перемирии договариваться. Собрались они все на большом поле, вожди военные в центре сошлись, а командирам в войсках приказ отдали, если меч блеснет на переговорах, сразу кидаться в атаку. Подстраховались и те, и эти. А ребята горячие, несдержанные, прямо, как наши. Заспорили, за мечи схватились, тут войска с двух сторон и пошли. Втоптали рыцарей в землю, хоронить нечего было. А потом пришли дикие пикты и выживших людей перерезали. Захоронением тел дикари не озаботились и летом сами от болезней вымерли. Долго после этого в Британии пусто было.
- Как их звали? - спрашиваю.
- Король Артур, его сестра Моргана, и ее ребенок Мордред, - отвечает.
- Первый раз слышу, - удивляюсь.
- Местная легенда, - пожимает плечами, - мало ли их. Сколько было осад, а в памяти осталась только Троя, потому что о других никто песен не пел. И войн было не счесть, а учат молодых солдат по книге Гая Юлия Цезаря «Записки о галльской войне». Лукулл, победитель Митридата, мемуаров не писал.
- Зато, - говорю, - он оставил десятки свитков с описанием блюд. Любил поесть консул в старости.
Затеяли беседу о литературе перед боем. Искусствоведы-любители. А на площади уже драка, пока на кулаках. Плавт вождя германцев в сторону оттащил, и проверяют у кого рука крепче. Бьют друг друга с размаха, пока оба на ногах стоят. Примитевненько так, без выдумки, нет, чтоб ногой в пах ударить.
- Пошли, - говорю, - Плавт сам не перестанет, а если он легата убьет, придется с германцами насмерть драться. Немногие до победы доживут. Будет, как в твоей истории. Придут дорийцы и всех добьют. И из наших мраморных колонн будут себе известь добывать.
Из ворот степенно показались, надо демонстрировать уверенность, цезарь идет, один из двух оставшихся, спасибо папочке. Кажется, ошибочка вышла. Потасовка сама собой утихла, когда нас заметили, да только радости особой мне это не доставило. На крышах в полный рост десяток лучников встал. Есть такие проклятые Марсом воины, которые норовят человека бесчестно убить, издалека. Большой опасности они не представляют, потому что опытный боец их жалкие стрелы легко мечом отобьет, но меня они запросто могли пристрелить. Выстрелят разом, и будем мы тут лежать, валяться оба в иголочках, словно дикобразы.
- Как труба завоет, ты влево прыгай, а я вправо, - Гнею говорю.
- Ты о стрелках на крыше беспокоишься? Не обращай на них внимания. Они уже практически покойники, - он меня утешил.
Видел я наглецов, сам наглец, но варвар меня опять поразил. Да кем он себя считает, мать его достойная женщина.
А Рейнский легион вперед пошел. Неторопливо, но неотвратимо. Остановились вдруг, и стали оборонительное построение занимать. Из всех улиц народ стал выходить. Простые люди для солдат не угроза, только здесь их не было. На площадь выхлестывала толпа. Вели ее христианские проповедники во главе с Петром. Из меня хороший правитель получится, умею я в людях разбираться.
- Кара господа на тех, кто до похорон почившего в бозе императора обнажит оружие, - ревели проповедники, и рука судьбы вела их вперед.
У германцев были свои боги и гнева чужих они не страшились. Наперерез Петру кинулся гигант, помахивающий на ходу боевым топором.