Оливера подошел к нему и начал его обыскивать выше-
описанным образом, оружейник не выдержал:
– Извините, добрый мастер бэйли, я не могу допустить,
чтобы жителя нашего города били, грабили и, чего добро-
го, убили у всех у нас на глазах. Это бросит тень на
Славный Город. Несчастье соседа Праудфьюта обернется
для нас позором. Я должен пойти ему на выручку.
– Мы все пойдем ему на выручку, – ответил бэйли
Крейгдэлли. – Но чтоб никто без моего приказа не поднял
меча! Нам навязали столько ссор, что, боюсь, у нас не
хватит сил довести их до благополучного исхода. А потому
убеждаю вас всех, и особенно тебя, Генри Уинд, во имя
Славного Города: не поднимайте меча иначе, как для са-
мозащиты.
Итак, они двинулись всем отрядом. Заметив, что их
много, грабитель отпрянул от своей жертвы. Однако он
стал в стороне и поглядывал издали, как волк, который хоть
и отступит перед собаками, но в прямое бегство его не
обратишь.
Увидав, какой оборот принимает дело, Генри при-
шпорил коня и, значительно опередив остальных, подъехал
к месту, где Оливера Праудфьюта постигла беда. Первым
делом он поймал Джезабель за поводья, реявшие на ветру,
потом подвел кобылу к ее смущенному хозяину, который
ковылял ему навстречу в испачканной после падения
одежде, обливаясь слезами боли и унижения и, в общем,
являя вид, столь далекий от обычной для него кичливой и
щеголеватой важности, что честному Смиту стало жалко
маленького человечка и стыдно, что он позволил ему ос-
рамиться перед всеми. Каждого, мне думается, веселит злая
шутка. Но в том и разница между людьми, что злой человек
пьет до дна усладу, которую она доставляет, тогда как в
человеке более благородного душевного склада склонность
посмеяться вскоре уступает место сочувствию и состра-
данию.
– Позволь, я тебе пособлю, сосед, – сказал Смит и,
спрыгнув с коня, посадил Оливера, который, точно мар-
тышка, старался вскарабкаться на свое боевое седло.
– Да простит тебя бог, сосед Смит, что ты бросил меня
одного! Не поверил бы я, что ты способен на такое, хотя бы
мне в том присягнули пятьдесят самых верных свидетелей!
Таковы были первые слова, скорее грустные, нежели
гневные, какими приунывший Оливер выразил свои чув-
ства.
– Бэйли держал мою лошадь под уздцы. А кроме того, –
добавил Генри, не сумев при всем своем сочувствии
удержаться от улыбки, – я побоялся, как бы ты меня не
обвинил, что я отнимаю у тебя половину чести, если бы я
вздумал прийти к тебе на помощь, когда перед тобою был
лишь один противник. Но не грусти! Этот подлец взял над
тобою верх только потому, что твоя кобыла не слушалась
узды.
– Что верно, то верно! – сказал Оливер, жадно ухва-
тившись за такое объяснение.
– Вон он стоит, негодяй, радуется злу, которое совер-
шил, и торжествует из-за твоего падения, как тот король в
романе, игравший на виоле, когда горел его город*. Идем
со мной, и ты увидишь, как мы его отделаем… Не бойся, на
этот раз я тебя не покину.
Сказав это, он схватил Джезабель за поводья и, не дав
времени Оливеру возразить, помчался с нею бок о бок,
устремившись к Дику Дьяволу, который стоял поодаль на
гребне отлогого холма. Однако, считая ли бой неравным
или полагая, что достаточно навоевался в этот день,
Джонстон Удалец прищелкнул пальцами, поднял вызы-
вающе руку, пришпорил коня и поскакал прямо в соседнее
болото, по которому запорхал, точно дикая утка, размахи-
вая вабиком над головой и высвистывая своего кречета,
хотя всякую другую лошадь с всадником тотчас же затя-
нуло бы в трясину по самую подпругу.
– Как есть разбойник! – сказал Смит. – Он вступит в
драку или побежит – как ему захочется, и гнаться за ним не
больше проку, чем пуститься за диким гусем. Сдается мне,
он прикарманил твой кошелек – эти молодчики редко когда
смываются с пустыми руками.
– Да-а, – печально протянул Праудфьют. – Он забрал
кошелек, но это ничего – он оставил мне охотничью сумку!
– Так-то оно лучше! Охотничья сумка была бы для него
эмблемой победы – трофеем, как говорят менестрели.