словам, постоять за себя и за честь своего города… Но вот
наконец несут нам вино. Наливай по кругу моим добрым
друзьям и гостям, наполняй чаши до краев. За процветание
Сент-Джонстона! Веселья и радости всем вам, честные мои
друзья! И прошу, налягте на закуски, потому что солнце
стоит высоко, а вы – люди дела и позавтракали, надо ду-
мать, не час и не два тому назад.
– Прежде чем мы сядем за еду – сказал верховный
бэйли, – разрешите нам, милорд мэр, поведать рам, какая
неотложная нужда привела нас сюда. Мы еще не коснулись
этого вопроса.
– Нет уж, прошу вас, бэйли, отложим это до тех пор,
пока вы не поедите. Верно, жалоба на негодных слуг и
телохранителей какого-нибудь знатного лица, что они иг-
рают в ножной мяч на улицах города, или что-нибудь в
этом роде?
– Нет, милорд, – сказал Крейгдэлли решительно и
твердо, – мы явились с жалобой не на слуг, а на их хозяев,
за то, что играют, как в мяч, честью наших семей и безза-
стенчиво ломятся в спальни наших дочерей, как в непо-
требные дома Парижа. Ватага пьяных гуляк – из при-
дворных, из людей, как можно думать, высокого звания,
пыталась этой ночью залезть в окно к Саймону Гловеру. А
когда Генри Смит помешал им, они стали отбиваться –
обнажили мечи и дрались до тех пор, пока не поднялись
горожане и не обратили их в бегство.
– Как! – вскричал сэр Патрик, опуская чашу, которую
хотел уже поднести ко рту. – Какая наглость! Если это
будет доказано, клянусь душой Томаса Лонгвиля, я добь-
юсь для вас правды, все свои силы приложу, хотя бы мне
пришлось отдать и жизнь и землю!. Кто засвидетельствует
происшествие? Саймон Гловер. ты слывешь честным и
осторожным человеком – берешь ты на свою совесть удо-
стоверить, что обвинение отвечает истине?
– Милорд, – заговорил Саймон, – право же, я неохотно
выступаю с жалобой по такому важному делу. Никто не
потерпел ущерба, кроме самих нарушителей мира. Ведь
только тот, кто имеет большую класть, мог отважиться на
столь дерзкое беззаконие, и не хотел бы я, чтоб из-за меня
мой родной город оказался вовлечен в ссору с могущест-
венным и знатным человеком. Но мне дали понять, что,
если я воздержусь от жалобы, я тем самым допущу подоз-
рение, будто моя дочь сама ждала ночного гостя, а это
сущая ложь. Поэтому, милорд, я расскажу вашей милости
все, что я знаю о происшедшем, и дальнейшее предоставлю
на ваше мудрое усмотрение.
И он рассказал о нападении подробно и точно – все, как
он видел.
Сэр Патрик Чартерис выслушал старого перчаточника
очень внимательно, и его, казалось, особенно поразило, что
захваченному в плен участнику нападения удалось бежать.
– Странно, – сказал рыцарь, – если он уже попался вам в
руки, как вы дали ему уйти? Вы его хорошо разглядели?
Могли бы вы его узнать?
– Я его видел лишь при свете фонаря, милорд мэр. А как
я его упустил? Так я же был с ним один на один, – сказал
Гловер, – а я стар. Все же я бы его не выпустил, не закричи
в тот миг наверху моя дочь, а когда я вернулся из ее ком-
наты, пленник уже сбежал через сад.
– А теперь, оружейник, – молвил сэр Патрик, – рас-
скажи нам как правдивый человек и как добрый боец, что
ты знаешь об этом деле.
Генри Гоу в свойственном ему решительном стиле дал
короткий, но ясный отчет о случившемся.
Следующим попросили рассказать почтенного Прауд-
фьюта. Шапочник напустил на себя самый важный вид и
начал:
– Касаясь ужасного и поразительного происшествия,
возмутившего покой нашего города, я, правда, не могу
сказать, как Генри Гоу, что видел все с самого начала. Но
никак нельзя отрицать, что развязка проходила почти вся
на моих глазах и, в частности, что я добыл самую сущест-
венную улику для осуждения негодяев.
– Что же именно, почтенный? – сказал сэр Патрик
Чартерис. – Не размазывай и не бахвалься, попусту время
не трать. Какая улика?
– В этой сумке я принес вашей милости кое-что, ос-
тавленное на поле битвы одним из негодяев, – сказал ко-
ротышка. – Этот трофей, сознаюсь по чести и правде, до-
быт мною не мечом в бою, но пусть отдадут мне должное: