Неужто мы потерпим, чтобы нападали безнаказанно на дом честного горожанина? Нет, добрые соседи, искусные ремесленники, граждане Перта! Скорее Тэй потечет вспять к
Данкелду*, чем мы примиримся с таким беззаконием!
– А чем тут поможешь? – сказал степенный старый человек, который стоял, опершись на двуручный меч. –
Что, по-твоему, могли бы мы сделать?
– Эх, бэйли Крейгдэлли, от вас уж я никак не ожидал такого вопроса! Вам бы как раз и отправиться прямо с места к его милости, нашему королю, поднять его с королевской его постели и доложить ему о нашей обиде, что вот заставляют нас вскакивать среди ночи и по такому холоду выбегать в одних рубахах! Я предъявил бы ему эту кровавую улику и услышал бы из его королевских уст, полагает ли он справедливым и законным, чтобы так обходились с его любящими вассалами рыцари и знатные особы из его распутного двора. Вот это означало бы горячо отстаивать нашу правду.
– Горячо, говоришь ты? – возразил старик. – Да, так горячо, что мы все околели бы, голубчик, от холода, прежде чем привратник повернул бы ключ в замке, чтобы пропустить нас к королю. Ладно, друзья, ночь холодная, мы как мужчины несли стражу, и наш честный Смит дал хорошее предостережение каждому, кто вздумает нас обижать, а это стоит двадцати королевских запретов. С
зарею настанет новый день, и мы обсудим дело на этом самом месте и порешим, какие меры принять нам, чтоб изобличить и наказать негодяев. А теперь давайте разойдемся, пока у нас не застыла в жилах кровь.
– Верно, верно, сосед Крейгдэлли… Во славу
Сент-Джонстона!
Оливер Праудфьют был не прочь поговорить еще, ибо он был одним из тех беспощадных ораторов, которые полагают, что их красноречие вознаграждает за все неудобства времени, места и обстановки. Но никто не пожелал слушать, и горожане разбрелись по домам при занимающейся заре, уже исчертившей алыми полосами небо на востоке.
Только народ разошелся, как в доме Гловера отворилась дверь, и старик, схватив Смита за руку, втащил его в дом.
– Где пленный? – спросил оружейник.
– Его нет… Он скрылся… бежал… почем я знаю? –
сказал Гловер. – Черным ходом, через садик – и был таков!
Нечего думать о нем, заходи и взгляни на свою Валентину, чью честь и жизнь ты спас сегодня утром.
– Дайте мне хоть отереть клинок, – сказал Смит, – хоть руки вымыть.
– Нельзя терять ни минуты – она уже встала и почти одета. Идем, приятель. Пусть увидит тебя с оружием в руке и с кровью негодяя на пальцах, чтобы знала цену службе настоящего мужчины. Она слишком долго затыкала мне рот своими рассуждениями о совести и чистоте. Пусть же поймет, чего стоит любовь храброго человека и доброго гражданина!
ГЛАВА V
Встань, дева! Косы расчеши*,
На волю выйти поспеши,
В прохладу, веющую с пашни.
Давно кричат грачи над башней!
Джоанна Бейли
Пробужденная ото сна шумом схватки, пертская красавица, чуть дыша от ужаса, прислушивалась к доносившимся с улицы крикам и стуку мечей. С мольбой о помощи она упала на колени, а услышав голоса друзей и соседей, сбежавшихся на ее защиту, перешла, не поднимаясь, к благодарственным молитвам. Она все еще стояла на коленях, когда ее отец чуть ли не впихнул к ней в светелку
Генри Смита, ее спасителя. Робкий влюбленный упирался
– сперва из боязни оскорбить девицу, а потом, увидав ее коленопреклоненной, из уважения к ее благочестию.
– Отец, – сказал оружейник, – она молится… Я не смею с ней заговорить, как не смел бы прервать епископа, когда он служит обедню.
– Ну, завел свое, отважный и доблестный олух! – сказал ее отец и, обратившись к дочери, добавил: – Мы лучше всего отблагодарим небо, доченька, если вознаградим по заслугам наших ближних. Вот перед тобою тот, кого господь избрал своим орудием, чтобы спасти тебя от смерти, а может быть, и самого худшего – от бесчестья. Прими его, Кэтрин, как верного своего Валентина и того, кого я желал бы назвать своим любезным сыном.
– Потом, отец! – возразила Кэтрин. – Сейчас я никого не могу видеть… ни с кем не могу говорить. Не примите это за неблагодарность – я, может быть, слишком благодарна тому, кто стал орудием нашего спасения, – но позволь мне сперва помолиться святой заступнице, во благовремение пославшей нам избавителя… и дай мне минутку, чтоб надеть платье.