Лишь поздно вечером, когда солнце пряталось за далекими холмами и густые сумерки окутывали всю местность, Гордец, вспоминал о ружье и заряжал его.
Налетала стая гусей. Они, широко и неуклюже размахивая крыльями и выставя вперед серебристую грудь, спускались на озеро.
Глухо звучал выстрел, и грузно падала в траву большая птица.
Отыскав ее, охотник медленным шагом направлялся к селу.
В окнах светились уже огни и на дворах лаяли собаки, чуя лисиц и волков, рыскающих по болоту.
Однажды, выйдя на охоту, Гордец забрел далеко.
Он собрался уже развести костер и заночевать около стога, стоявшего на сухом пригорке, как вдруг заметил вспыхивающий в кустах огонь.
Гордец направился к нему.
На берегу небольшой протоки, среди густых зарослей, потрескивал костер, над которым висел черный дымящийся котелок.
Темная, широкая фигура человека двигалась возле огня и порой совсем закрывала его. Лаяла невидимая в темноте собака.
— Можно погреться у тебя? — крикнул охотник.
— Можно! — ответил молодой, веселый голос. — Только напрямки не ходи — трясина больно вязкая. Держи на камень — вот туда!
Через несколько минут Гордец подходил уже к костру, встреченный неистовым лаем черного, лохматого пса.
— Шарик, цыц! — окликнул собаку человек у костра, и из темноты, освещенное красноватым отблеском огня, выглянуло на Гордеца скуластое, добродушное лицо беззаботно улыбавшегося парня.
Перекинувшись несколькими словами, новые знакомцы вскоре уже хлебали уху, а Гордец, развалившись на сене и громко зевая, говорил:
— В котомке, Митька, там чаю щепотка есть и малость сахара… Сваргань кипятку!
Такова была встреча Гордеца с Митькой, а потом они почти никогда не расставались.
Вернувшись вместе на другой день в Камень-Рыболов и запасшись провизией, охотники, захватив ружья, исчезли на рассвете. Вернулись они только под самое Рождество.
Старик остался в селе, а Митька уехал на подводе в станицу Михайловскую и дальше по железной дороге во Владивосток.
Вернулся он скоро, привез целый ящик всяких припасов и одежды и с той поры до весны не уезжал никуда из Камня-Рыболова, почти не выходя из хаты глухого Гриценки и тихим голосом рассказывая что-то Гордецу, молчаливо слушавшему его.
Гордец и Митька с трудом пробирались через кусты, стараясь догнать партию инженера.
Луна ярко светила. Ее бледный блеск проглядывал сквозь листву дерев и серебряными пятнами ложился на траву, не разгоняя притаившегося внизу мрака.
В густой тени, бросаемой листвою и стволами деревьев, лишь опытный глаз старого таежника мог различить следы проходивших здесь недавно людей.
Примятая трава чуть заметно искрилась, и ноги чувствовали неровности почвы, изрытой следами лошадей и тяжелых солдатских сапог.
— Слышь-ка, дядя Александра! — воскликнул вдруг Митька. — Говор слышу.
Они остановились и в хоре цыкающих, звенящих и посвистывающих насекомых различили доносившиеся издали звуки человеческих голосов.
— Видно, лагерь близко, — сказал старик, выпрямляясь, — шагай, Митька, шибче!
Через полчаса, подойдя к глубокому оврагу, они увидели на дне его огни и услышали оживленные голоса людей, устраивающихся на биваке.
При свете костров солдаты рубили кусты и деревья и ставили палатки, наскоро окапывая их канавками.
Тут же на большом костре дымился уже большой чугунный котел и распространялся запах похлебки.
Гордец и Митька вошли в лагерь.
— А, дядя Александр! — радостно приветствовал старика молодой горный инженер. — Да и не один! Здравствуйте! Еще «следопыта» привел.
— Так точно, Петр Иванович! — ответил, снимая шапку, Гордец. — Это тот Митька-охотник, о котором я вам сказывал. Он тайгу знает. Годов пять мы с ним вместе золото «следим»[20].
Митька молчал и только скалил зубы, и, сняв шапку, добродушно смеялся и беззаботно поглядывал на инженера своими веселыми глазами.
После ужина Гордец подошел к инженеру и сказал, что место для лагеря выбрано удачно и что отсюда следует начинать разведочные работы.
— Из оврага речка пойдет по болотине, а потом начнет извиваться промеж гор, — говорил старик, — а эти горы — сплошь россыпь. Манзы в старые годы шибко много здесь золота добывали, а потом, как пришли сюда японцы и свое в здешних местах княжество основали, бросили, и какие за Ханку подались, а какие за Хубту ушли, на корейскую сторону.
— Откуда ты все это знаешь, дядя Александр? — спросил инженер.