— Пора! Солнце садиться стало. Всю ночь пойду, чтоб до перевала к утру дойти. Там уж гладь вплоть до Чингаузы, только трава больно цепкая. Инженеру, дядя, скажи, что за тигром, мол, парень ударился.
— Прощай, Митька! Ворочайся скорее! — крикнул старик.
— Прощай! — ответил Митька, проходя вброд речку. — Ворочусь, только ты, как с партией будешь идти, зарубки на деревьях делай для приметы.
Скоро широкая фигура Митьки исчезла в кустах.
Оставшись один, Гордец искупался, потом начал осматривать обсыпающийся берега и опытным глазом искал примет золота.
Смеркалось. Старик стал разводить костер, чтобы переночевать и на утро двинуться за партией инженера.
Стемнело совсем. На небе мерцали звезды, далекие и неяркие. Плыл месяц, ясный и холодный. Тихо шумела, будто шептала о чем-то тайном, тайга и бурлил в ущелье поток, всплескивая на камнях.
Гордец жевал хлеб с салом и, лежа на армяке лицом вниз, смотрел в землю. Насытившись, он встал, подошел к речке, зачерпнул в пригоршни воду, напился и снова лег.
Руки его перебирали валявшиеся кругом камни.
Старик брал в руки круглые и продолговатые камешки и любовно смотрел сквозь них на огонь костра.
Здесь были дымчатые, лиловые, зеленоватые и красноватые камешки, попадались прозрачные и молочно-белые, и Гордец с какой-то нежностью разглядывал и бережно клал их обратно на землю.
Он потянулся подальше, и рука его нащупала большой камень.
Старик приблизил его к огню и вздрогнул от удивления.
Большой кусок белоснежного кварца имел углубление совершенно правильной формы.
Не было сомнения, что камень был расколот надвое и что внутри его заключался какой-то правильный кристалл.
Гордец встал на колени и начал искать вторую половину странного камня.
Он вытащил из костра горящую ветвь и стал светить себе, низко пригнувшись к земле.
Мысль его усиленно работала.
Кварц или что-то похожее на кварц, а внутри был такой правильный кристалл.
Что бы это могло быть?
И старый таежный бродяга старался вспомнить все то, чему научили его инженеры и практики-золотопромышленники.
— Неужели алмаз? — вслух спросил самого себя Гордец и даже испугался. — Ну и большущий же он! Вот где счастье-то привалило!..
И с удвоенным старанием старик ползал по земле и, ощупывая каждый камень, внимательно осматривал его и сличал с найденным куском.
Но поиски были тщетны. Старик волновался.
Пот выступил на лбу Гордеца, и жилы вздулись на его шее.
Наконец он в изнеможении и почти в отчаянии опустился у костра.
— Алмаз… алмаз! — стонал он, тяжело переводя дух. — Эх! Зачем я Митьку отпустил! Он — зоркий… нашел бы…
И вдруг Гордец встал и задумался.
Его суровое, исстрадавшееся лицо покрылось бледностью. Угрюмые глаза потемнели.
Руки судорожно хватались за голову. Порывисто дышала грудь.
— Митька… — шепнул старик… — Митька… Вот оно что!..
Старик быстро зашагал к тому месту, откуда они стреляли в корейцев.
Остановившись здесь, среди кустов, из-за которых на него мрачно смотрела ночь, Гордец задрожал.
Костер, ярко блестевший внизу и отражавшийся в реке, горел там, где сидели убитые корейцы.
— Вот оно что… — угрюмо повторил старик и вдруг заторопился.
Он почти бегом спустился по крутому склону берега и начал собирать свой мешок.
Губы Гордеца пересохли и как-то стянулись, обнажая ровные, стертые от времени, но крепкие зубы.
— Митька! Митька! — повторял старик. — Нашел у корейцев в корзине. Пустую половину бросил, а которая с алмазом, ту забрал, да и убежал с нею!..
С этими словами он вскинул на спину котомку, вложил в винтовку патрон и, быстро перейдя речку, зашагал по болотистому, гулко чавкающему под его ногами, берегу, вслед за Митькой.
Пять лет знал Митьку старый таежник, делил с ним все невзгоды полубродяжьей, полуразбойничьей жизни, и ни разу Митька не обманул его.
Отнятые у китайцев золото и панты[27], добычу от «белых лебедей», убитого тигра или оленя — все делили между собой поровну и копили деньги.
Для чего — этого они не знали. Будущего у них, безродных и, вероятно, преследуемых законом, не было. Накопленными деньгами они не пользовались.
Тайга, бродячая жизнь и короткие зимовки в селах требовали очень немногого, и деньги этих людей лежали припрятанными где-нибудь в укромном месте, известном только им одним.
И вдруг подозрение, острое и мучительное подозрение, граничащее с уверенностью, охватило Гордеца.
27
Панты — весенние рога оленей, ценящиеся как целебное средство на всем азиатском Востоке.