— Иногда тяготы лишь закаляют его.
— Вы намерены вернуть фамилию?
— Да, я собираюсь это сделать. Я обладаю даром, владею магией огня, а значить и имею право и дальше носить фамилию своего рода.
— Отрадно слышать, — одобрительно кивнул Пётр Петрович. — Если всё так, то вам действительно следует вернуть фамилию. Ваш отец совершил ошибку, изгнав вас.
— Я не виню его. Это в прошлом. Мой отец был достойным человеком.
— О, в этом никто не сомневается. Я хорошо знал Василия Владимировича. Воистину, честный и достойный дворянин. Однако вы сейчас оказались в весьма затруднительном положении. Что вы намерены делать дальше? Уехать вслед за Валентином Михайловичем?
— Нет, я не желаю покидать страну. Здесь земля моего рода, здесь мой дом. У меня другие планы. Я намерен вернуть свою фамилию и поступить в Первую Императорскую Академию.
Глава 4
Был уже вечер, когда Пётр Петрович и Виктор Иванович покинули дом супружеской четы Елизаветы и Сергея. Сегодняшняя встреча оказалась прервана появлением чудом спасшегося сына главы рода Дубровских, однако Петра Петровича этот внезапный визит не только не расстроил, но даже, наоборот, обрадовал. Молодой человек собирался остаться в Москве, несмотря на грозящую ему опасность — шаг рискованный, но, кажется, на вполне осознанный.
Удивительный факт, но парень, вопреки общему мнению, оказался одарённым, что он наглядно продемонстрировал, создав крупный огненный шар. Да и печать его эфирного тела была развитой настолько, что сам собой напрашивался вопрос: как отцу удалось всё это время скрывать способности сына? И главное, зачем?
У Алексея были серьёзные амбиции. Он собирался поступать в Первую Академию, куда мог попасть далеко не каждый.
Пока не было смысла говорить о чём-то конкретном, однако имелись все шансы, что в будущем Дубровские снова станут полезны. Сейчас, когда императорская власть ослабла, а противостояние родов перешло в открытую фазу, формирование коалиции единомышленников было делом крайне важным.
Подойдя к машинам, Оболенские остановились.
— Удивительное дело, на находите, Виктор? Хоть убейте, но не понимаю, как так вышло, что у молодого человека всё это время был дар, а ему дали другую фамилию? Я никогда не слышал от Василия даже намёка на такое положение вещей, а только сетования, что Господь послал ему нерадивого отпрыска. Даже не знаю теперь, что и думать. Будь Василий жив, я бы сделал ему очень строгое внушение. Нельзя так поступать родителю. Не по-божески то и не по-человечески.
— Я поражён не меньше вашего, Пётр Петрович, — согласился Виктор Иванович. — Удивительно, как Дубровским удалось сохранить тайну. До меня доходили слухи, но лишь о том, что Алексей — любитель проматывать отцовские деньги.
— Слухи… Слухами земля полнится. Порой злые языки раздувают из мухи слона.
— Возможно, не будут отрицать. По крайней мере в личном общении Алексей производит впечатление человека рассудительного.
— Это верно, говорить он мастак. Но главное ведь, что делать будет. Если Алексей поступит в Первую Академию, это станет большим достижением.
— Будем надеяться, ему не соштопют дело. Это сейчас главное. Парень чист, как слеза младенца, но если он встанет Святославу поперёк горла…
— Да не будет третье отделение с ним возиться. Кому какая выгода? С него взятки гладки. По крайней мере, сейчас. А потом… — глава рода махнул рукой. — А потом может многое измениться. Меня больше беспокоят Сергей и Владимир. Вытаскивать их надо.
— Я уже работаю над этим. Завтра у них состоится встреча с адвокатом. Дело серьёзное, надо сказать. Есть информация, что Святослав Шереметев намерен добиться смертной казни, и Орлов в этом полностью с ним солидарен. Похоже, действительно что-то прознали.
— Почуяли, что жареным пахнет, паскуды, — со злостью проговорил Пётр Петрович. — Ну ничего, придёт и их час. А сейчас надо сделать всё, чтобы вытащить наших ребят. А по поводу Дубровского… намекну Вяземскому, что, возможно, перспективный студент намечается. Пусть глянет одним глазком. Думается мне, из парня может что-то путное получиться. Так, и по поводу охраны… Пусть пока остаётся. Нам сюрпризы ненужны.
— Хорошо, Пётр Петрович, охрана останется. Жандармов они не пустят.
— Да-да, нечего этим паукам тут ползать, — глава рода открыл дверь своего лимузина. — Ладно уж, поехали по домам. Вечереет.
Гости ушли. Мы с Елизаветой остались в гостиной вдвоём. Пили чай, общались.
Во время разговора с Оболенским вырисовались новые перспективы. Я заявил, что собираюсь вернуть прежнюю фамилию и намекнул, что намерен бороться против наших общих врагов. Пётр Петрович же заверил, что и желает и дальше поддерживать дружбу между нашими родами, и отметил что у меня есть все шансы поступить в Первую Академию. Однако пока я не знал, как расценивать эти слова — банальная вежливость или готовность оказать некоторое содействие.
Так же в разговоре я «предположил», что ближайшее десятилетие страну ждёт что-то близкое к междоусобице, и Пётр Петрович согласился. Он и сам этого опасался. Да все, кто видели хоть немного дальше своего носа, понимали, какие времена грядут. Тот факт, что дружина Шереметевых начала открыто расправляться с неугодными, говорил о многом.
Коснулись мы и насущных вопросов. Пётр Оболенский был не против того, чтобы я жил в этом имении, сказал, что тут безопасно. Лиза тоже согласилась меня приютить. Узнал я и про смену фамилии. Не было ничего трудного в том, чтобы вновь стать Дубровским, если не считать бюрократическую волокиту.
— Ты очень храбро поступил, что решил остаться, — похвалила меня Лиза. — Неужели ты не боишься? Тебя же пытались убить.
— Риски есть. Но волков бояться — в лес не ходить, — пожал я плечами. — Однако, если третье отделение начнёт копать и под меня, то действительно придётся уехать. Тогда у меня здесь не останется никаких перспектив, кроме пули в затылок. Надеюсь, я вовремя об этом узнаю.
— У нас хорошие адвокаты, Оболенские — очень влиятельны, — стала меня убеждать Лиза. — Мы со всем справимся. Тебя никто не тронет. Охрана не пустит сюда жандармов. Надеюсь, и Сергея скоро освободят.
— Я бы не питал лишних надежд, — осторожно проговорил я.
— Но почему? Он же невиновен! В чём его можно обвинить? В том, что в гостях обедал?
— Не знаю, — покачал я головой.
— Ты считаешь, он виноват в чём-то? — всей своей мимикой Лиза выразила упрёк в мой адрес. Кажется, она действительно не знала, в чём замешан её муж, и не верила в заговор. Да что там говорить, я и сам плохо представлял, что тут происходит, хоть и изучал данный вопрос спустя почти сто лет.
— Я ничего такого не говорил. Просто надо понимать, сколь могущественные и коварные у нас враги, — выкрутился я.
— Я не вижу ни одной разумной причины, почему с ним могли такое сделать. Твой отец был в ссоре со Святославом Шереметевым, поэтому его убили. Но почему Сергей? Может быть, Потёмкины действительно что-то замышляли… Но я не верю, что мой муж к этому причастен.
То, что Василий Дубровский был в ссоре со Святославом Шереметевым, Лиза ещё мягко выразилась. Глава нашего рода ненавидел этого человека всеми фибрами души, ведь именно из-за его козней чуть не закрылось наше предприятие. Иначе как объяснить, что все оборонные заказы во время войны загадочным образом прошли мимо нас? Шереметев, имея связи в правительстве, в последние годы делал всё, чтобы вывести Дубровских из игры.
После войны Ярославский металлургический завод оказался на грани банкротства, и тогда Святослав снова предложил Василию Дубровскому продать предприятие. Однако тот не согласился. Василий скорее склонялся уступить долю Петру Оболенскому. Но эта сделка тоже не состоялась. В тридцать третьем году Василий был обвинён в государственной измене и убит, а предприятие конфисковано и, естественно, почти сразу оно оказалось в собственности Шереметева.