Два
К тому времени, когда я добираюсь до папиного дома, уже спустились сумерки, температура упала, а снег замерз и хрустит под ногами. Я выхожу из леса и вижу наш дом, расположенный прямо на краю дороги и так хорошо заметный, с облегчением подумав, что все выглядит спокойно, в точности так же, как когда я уходила. Я тут же проверяю, есть ли следы животных или людей внутри или снаружи дома, но ничего не обнаруживаю.
Свет внутри не горит, но это нормально. Я бы забеспокоилась, если бы он там был. У нас нет электричества и свет значил бы лишь то, что Бри зажгла свечи, а она бы не стала без меня. Я останавливаюсь и прислушиваюсь на мгновение – все тихо. Ни звуков борьбы, ни криков о помощи, ни стонов больного. Я вздыхаю с облегчением.
Часть меня всегда боится, что однажды я вернусь и обнаружу, что дверь открыта нараспашку, окна разбиты, следы ведут в дом, а Бри похищена. Уже несколько раз мне снились такие кошмары и я каждый раз просыпалась в поту и шла в комнату Бри, чтобы убедиться, что она на месте. Она всегда была там, живая и невридимая, а я ругала себя. Знаю, что нужно перестать волноваться – уже сколько можно. Но почему-то не могу: каждый раз, когда я оставляю Бри одну, это как маленький нож в моем сердце.
Все еще в состоянии боевой готовности, зондируя все вокруг, я проверяю наш дом в угасающем свете дня. Вообще-то говоря, он никогда мне не нравился. Обычная ферма в горах, похожая на прямоугольную коробку, совершенно бесхарактерная, отделанная дешевым виниловым сайдингом, который с самого первого дня выглядел старым, а сейчас и вовсе прогнил. Окна маленькие, расположены они далеко друг от друга и сделаны из дешевого пластика. Дом больше похож на вагончик. Меньше пяти метров в ширину и около девяти в глубину – по размеру тут места лишь на одну спальню, однако сюда вместили две маленькие спаленки и еще меньшую гостиную.
Я помню, как приходила сюда ребенком, еще до войны, когда мир был нормальным. Когда папа был дома, он привозил нас сюда на выходные, чтобы отдохнуть от города. Я не хотела быть неблагодарной и всегда старалась выглядеть довольной, но на самом деле мне это никогда не нравилось; здесь было слишком темно и тесно, кроме того, стоял затхлый запах. Будучи ребенком, я помню как не могла дождаться конца выходных, когда я наконец смогу выбраться отсюда. Помню, как обещала себе никогда сюда не возвращаться, когда вырасту.
Сейчас, по иронии судьбы, я благодарна этому месту. Этот дом спас мою жизнь – и жизнь Бри. Когда разразилась война и нам пришлось бежать из города, у нас не было другого выбора. Если бы не это место, даже не знаю, куда бы мы пошли. А если бы дом не находился так далеко и высоко в горах, нас бы уже давно поймали охотники. Даже забавно, что с возрастом начинаешь ценить вещи, которые ненавидел в детстве. Ну, как с возрастом. Хотя я считаю себя взрослой в свои 17 лет. Да я и состарилась, наверное, больше, чем большинство людей в моем возрасте за последние несколько лет.
Если бы дом не был построен прямо на дороге, открытый взору любого, если бы он был немного поменьше, немного более защищенным, располагался глубже в лесу, думаю, я бы почти не волновалась. Конечно, нам все еще приходилось бы мириться с тоненькими, как бумага, стенами, протекающей крышей и щелями в окнах, пропускающими ветер. Он никогда не стал бы уютным или теплым домом. Но хотя бы он был бы безопасным. Сейчас я каждый день смотрю на него, смотрю на вид, который открывается с него, и думаю, что это готовая мишень.
Снег хрустит под моими ногами, когда я подхожу к виниловой двери, а изнутри раздается лай. Саша делает то, чему я ее учила: защищает Бри. Я очень благодарна ей за это. Она следит за Бри очень тщательно, начиная лаять при малейшем звуке; благодаря этому я могу оставить ее с Бри, когда ухожу на охоту. Хотя ее лай в то же время беспокоит меня, ведь он может нас выдать: лающий пес всегда значит, что где-то рядом есть люди. И именно на этот звук ориентируются охотники.
Я быстро забегаю внутрь и успокаиваю ее. Я закрываю за собой дверь, жонглируя бревнами в руках, и захожу в темную комнату. Саша замолкает, виляя хвостом и прыгая на меня. Саша – шоколадный лабрадор шести лет, самая преданная собака из всех, кого я могу представить – и лучшая компания. Если бы не она, Бри бы, наверное, уже давно поглотила депрессия. Да и меня, наверное, тоже.
Саша лижет мое лицо и скулит, и кажется еще более возбужденной, чем обычно. Она нюхает мои карманы, уже заметив, что я принесла что-то особенное. Я кладу бревна и теперь могу погладить ее – когда я делаю это, я чувствую ее ребра. Она совсем кожа да кости. Меня захлестывает чувство вины. Но мы с Бри выглядим точно так же. Мы всегда делимся с ней всем, что найдем съестного, все трое в нашей команде равны. И все же я жалею, что не могу дать ей больше.