— Володя, — прерывисто дыша, заговорил Андреев, — тебя разыскивает Вера Васильевна... по очень важному делу.
— По какому делу?
Андреев молча опустил глаза.
— По какому делу?!
Всю дорогу к дому Веры Васильевны Кашкадамовой Володя бежал. Он строил догадки и тут же отвергал их одну за другой. А жилка стучала в висок все сильнее, сильнее.
— Крепись, — сказала Вера Васильевна и протянула Володе письмо.
Володя стоял, прислонясь к стенке, а его глаза перебегали со строки на строку, торопясь добраться до главного.
«Сообщите осторожно Марии Александровне Ульяновой — дочь Анна и сын Александр арестованы, — читал Володя, и глаза его болезненно щурились. — Говорят, Александр замешан в заговоре против жизни государя...»
Володя растерянно посмотрел на Веру Васильевну, потом снова на письмо.
— Володюшка, ты должен подготовить маму, — сказала она.
Володина рука опустилась, словно устала держать тяжесть.
— А ведь дело-то серьезное, — задумчиво, будто самому себе, сказал Володя. — Может плохо кончиться для Саши.
Но в ту минуту даже его трезвый, проницательный ум не мог предположить, какие трагические события последуют за этим тревожным сигналом из Петербурга.
Движение. Движение. Движение.
Пароходное колесо работает в полную силу. Широкие плицы выплывают из-под воды, словно поднимаются из прошлого, принося с собой прожитое и пережитое. И медный гудок поет громко, обливаясь горячим потом.
...Володя стоял над обрывом и наблюдал за полетом стрижей. Быстрые, как молнии, птицы то стремительно падали вниз, то взлетали легко и упруго, словно хотели распороть своими длинными острыми крыльями белые, похожие на перины облака.
Володины глаза были полны слез. И он сжимал кулаки, чтобы удержать слезы, которые наворачивались на глаза и делали мутными волжские дали.
Он комкал в руке свежий номер газеты, где черствыми, казенными словами сообщалось, что приговор Особого Присутствия Правительствующего Сената о смертной казни через повешение над осужденными Генераловым, Андреюшкиным, Осипановым, Шевыревым и Ульяновым приведен в исполнение 8-го сего мая 1887 года.
Нет, эти строки были оттиснуты не простой типографской краской, а кровью брата и его товарищей! И газета жгла руку, как раскаленная.
— Убить такого человека!.. Душители! — тихо шептали его пересохшие губы.
Слабый огонек надежды, который до последнего часа теплился в сознании Володи, был погашен порывом этой бури. Что теперь делать? Как жить? Устоять. Не дать раздавить себя горю. Скрепить сердце. Володя чувствовал, как отчаяние и боль перерастают в решимость, как опущенные руки сжимаются в кулаки, а сердце отстукивает одно простое и грозное слово:
— Бороться!
И это слово принимало на себя заряд его боли и гнева.
Говорят, что стрижи, опустившись на землю, не могут взлететь. Они путаются в своих длинных стреловидных крыльях, ударяют ими о землю и не могут оторваться от нее. Полет стрижа начинается с падения, а для того, чтобы упасть, нужен обрыв. Что с тобой? Может быть, ты, как стриж, не можешь взлететь, хотя у тебя есть крылья и твоим крыльям не терпится ударить по встречному ветру?
Стоя у поручней, Володя наблюдал за Митей, который в своей матросской рубашке прекрасно чувствовал себя на пароходе. Он носился по палубе, пропадал в машинном отделении и появлялся снова с перемазанными руками и с пятном машинного масла на лбу.
Мария Александровна с дочерьми сидела в стороне. Маняша прижалась к маминому плечу и притихла, а Оля сидела прямая, неподвижная и хмуро, исподлобья смотрела на воду.
Сейчас Володя не отрывал взгляда от матери. Он всматривался в ее лицо и впервые открывал в нем неуловимые черточки мужества и силы.
Он вспомнил, как мама вернулась домой после казни Саши. Молча вошла в дом в черном платье, в тяжелом черном платке. Ее слегка покачивало, словно весь путь от столицы до Симбирска она проделала пешком. Она вошла в гостиную. Немного задержалась и отворила дверь в кабинет отца. Казалось, она не была в доме целую вечность и теперь смотрит на стены с каким-то непонятным отчуждением. Она подошла к отцовскому креслу, погладила высокую спинку рукой и присела на самый край, словно для того, чтобы перевести дух и двинуться дальше. Она уперлась локтями в колени и закрыла лицо ладонями.
Володя был рядом с ней, а сестры и Митя стояли в дверях и ждали, что будет дальше. Никто не мог произнести ни слова.