По площади перед университетом проехала дымящаяся походная кухня. И кто-то из студентов, заметив ее из окна, крикнул:
— Кашу повезли!
И в зале зазвучал смех. Смех разрядил то напряжение, которое возникло после пощечины.
Дверь в зал распахнулась, и в нее шумной толпой вошли студенты ветеринарного института.
— Ветеринары пришли! Ура!
— Да здравствуют ветеринары! — закричали студенты, и весь зал наполнился радостным гулом, хлопками, выкриками.
Студентов охватило ни с чем не сравнимое чувство, какое испытывают в бою солдаты, когда неожиданно приходит подкрепление.
Володя интуитивно чувствовал это, и ему стало радостно, что он частица дерзкого, мятежного выступления.
Студент Фирсов вскарабкался на подоконник и, подняв кулак, сказал:
— Товарищи! Поклянемся, что мы все, как один человек, будем отстаивать свои требования, не предадим друг друга и, если будет нужно, принесем себя в жертву царящему произволу!
И зал ответил дружным, как залп: «Клянемся!»
И Володя вместе со всеми крикнул: «Клянемся!»
Время летело очень быстро. Сменялись ораторы. В актовый зал приходили новые и новые группы студентов.
И вдруг кто-то крикнул:
— Пусть скажет Ульянов!
У Володи перехватило дыхание. Он почувствовал, как вспыхнули уши.
Сильная волна оторвала Володю от пола. Он очутился на стуле и посмотрел вниз. Десятки глаз устремились к нему. Володе стало душно. Он повел шеей, резко расстегнул тугой воротник и, набрав побольше воздуха, сказал:
— Товарищи! Мы собрались здесь, чтобы открыто предъявить свои требования... Мы не можем терпеть университетский устав, направленный на поругание разума и чести... Наша университетская жизнь является отражением того порядка, который царит в России.
Володя говорил запальчиво, сопровождая каждое слово взмахом кулака. Словно это были не слова, а гвозди, которые он вгонял ударом по шляпке. И собравшиеся слушали его с напряженным вниманием. В этот момент он как бы вырос, вытянулся, и теперь не юные годы определяли его возраст, а зрелость и смелость мысли.
— В Москве студентов избивали, по ним стреляли. Два наших товарища погибли в неравной борьбе. Кто повинен в этом? Царское самодержавие.
Откуда только у Володи появилась такая мощь в голосе? Он говорил уверенно, и его речь то поднималась, то опускалась, как прибойное море.
— Нам мало улучшения, нам нужны коренные изменения. Только борьба, только открытый протест изменят положение. Но бороться в одиночку бессмысленно. Мы должны объединять революционные силы!
Володя кончил говорить и соскочил со стула. И сразу в зале загремели хлопки.
У входа в университет на заснеженных ступенях стояли два городовых. Один тучный, с большими, поседевшими от инея усами. Другой поджарый, остроскулый, с маленькими бегающими глазками. Они поеживались от холода и прислушивались к тому, что происходит в здании.
В это время перед ними выросла девушка в шубке, стянутой в талии, с маленькой муфтой в руках. Девушка застучала каблучками по ступеням и хотела было проскользнуть в дверь, но усатый преградил ей путь.
— Пустите меня! — сказала девушка.
— Зачем вам, барышня? — спросил скуластый.
— У меня там... брат.
— Пройдите отсюда!
Но девушка и не думала «проходить». Она кинулась к дверям, и двум городовым пришлось встать плечом к плечу, чтобы преградить ей путь.
— Назад!
Девушка продолжала рваться к двери. Тогда усатый с силой оттолкнул ее, и девушка упала на снег. Слезы выступили у нее на глазах. Она поднялась и, не отряхивая снег, сквозь слезы крикнула городовым:
— Я... я презираю вас!.. Сатрапы! — И запела «Марсельезу».
Девушка встала перед двумя городовыми и, глотая слезы, стала подпевать студентам.
Девушка пела все громче, а городовые переглядывались, не зная, что им надлежит делать. Это была Даша.
Четыре часа в Казани клокотал оживший вулкан.
Четыре часа в России существовал маленький остров свободы и независимости. Четыре часа, окруженная штыками солдат, горела маленькая искорка революции. Володя вбирал в себя жар ее и свет.
Если бы у него в руках было знамя, он поднял бы его над университетом, над Казанью, над всей Россией. Если бы у него было ружье, он выстрелил бы. Он готов был отдать самое дорогое, что у него есть, только бы эта искра не гасла.