«А орешек-то оказался гнилым, — подумал Володя и даже почувствовал привкус горечи. — «Карьера кончилась!..»
Один из студентов вскочил на нары и крикнул:
— Друзья, долой тюремные халаты! Мы не каторжники!
И все стали сбрасывать халаты. Они делали это с нескрываемым озорным удовольствием. Посередине камеры выросла целая гора халатов. И студент, предложивший сбросить арестантские шкуры, прыгнул на эту кучу.
В рубахах было холодно, но студенты жались друг к другу, прыгали, били себя по плечам, как заправские ямщики на морозе. Однако крепились и халаты не надевали.
Кто-то стал декламировать стихи.
— Друзья, — обратился к товарищам студент Фирсов, — давайте проведем опрос, что каждый из нас будет делать потом, на воле?
Студенты притихли. Потом каждый из них стал отвечать, и голоса их зазвучали звонко, как на перекличке.
— Я отвоевался. Уеду к отцу. Будем вместе торговать кожей.
— Пойду в репетиторы.
— Займусь самообразованием.
— Еще потягаюсь с господами Потаповыми!..
Наконец очередь дошла до Володи. Он задумчиво сидел рядом со Стариковым, все еще не в силах привыкнуть к новой личине бывшего друга.
— А ты что думаешь делать, Ульянов?
— Мне что ж думать, — отозвался Володя. — Мне дорожка проторена старшим братом.
Стариков сразу отодвинулся от Володи и забился дальше в угол. И Володя остро почувствовал, как камеру пересекла невидимая баррикада, навсегда разделившая бывших друзей на два лагеря.
Разговор в тюремной конторе был коротким.
— Фамилия? — спросил тюремный чиновник.
— Ульянов.
— Бывший студент юридического факультета Императорского Казанского университета?
— Уже бывший? — спросил Володя, удивленно подняв брови.
— Уже бывший! Три месяца проучились и уже бывший.
Чиновник откашлялся и перешел на официальный тон:
— За участие в студенческих беспорядках вы исключены из университета с воспрещением жительства в Казани. Местом ссылки вам определена деревня Кокушкино.
— Я свободен? — спросил Володя.
— Вы направляетесь в ссылку, — ответил чиновник. — На сборы вам дается день. Идите... переоденьтесь.
Десятая глава
Высоко над Казанью горит красное солнце. Декабрьские морозы не дали ему накалиться добела, и оно дошло только до красного каления. Но и за это ему спасибо. Оно горит над крышами, укутанными снегом, над башнями казанского кремля, над куполами и минаретами. Как хорошо, что есть солнце — живое, огненно-красное, греющее одним своим видом.
Володя щурится и все смотрит на солнце. Когда проведешь хотя бы два дня в слепом каменном мешке, то, вырвавшись на волю, начинаешь чувствовать себя заново рожденным и смотришь на мир так, будто видишь его впервые. Как вкусно пахнет снег! Сколько дивной прелести в его скрипе. Скрипи, скрипи, снег! Оказывается, снег не белый, а розоватый. Это красная краска морозного солнца подсветила его. А в тени снег синий...
С небольшим узелком под мышкой Володя быстро зашагал по улицам. Он вдыхал воздух свободы и шагал, шагал, размахивая свободной рукой.
За углом его окликнул знакомый девичий голос. Володя остановился и увидел Дашу. Она шла ему навстречу, улыбающаяся, раскрасневшаяся, весело постукивая каблуками высоких шнурованных ботинок. Девушка подошла к Володе и посмотрела на него восторженными, широко раскрытыми глазами.
— Здравствуйте, Даша! Что это вы меня так разглядываете?
— Как вы перенесли тюрьму? — спросила девушка, двумя руками сжимая Володину руку.
Она ждала от него волнующего рассказа, возвышенных слов, — это было написано на ее лице. Но Володя ответил очень просто и буднично:
— Натер шею арестантским халатом.
И он провел рукой по шее.
Даша не обратила внимания на его ответ, она не хотела расставаться с миром своих представлений. Она крепче сжала Володину руку и заговорила быстро и, как Володе показалось, театрально:
— Володя, хватит терпеть! Пробил час настоящей борьбы. Мы решили убить... губернатора Казани.
— Даша! — вырвалось у Володи, но она не дала ему возразить.
— Володя, мы рассчитываем на вас...
Все, что говорила эта милая восторженная гимназистка, показалось Володе настолько пустым и ходульным, что у него появилось желание рассмеяться. Но, не желая обижать Дашу, он сдержался.