– Могу я… – решился монах, набрав в грудь побольше воздуха. – Пожить у тебя, Оттар?
– Для меня было бы большой честью принять такого гостя, но вынужден отказать, – покачал головой тот. – Я принимаю детей Хасана и Назиру, у меня совсем нет места. Я бы с радостью предложил тебе свой дом, но не могу.
– Монах, ты ничуть не обременяешь нас! – неровно улыбнулся Арслан.
«Зато ты меня обременяешь», – зло подумал Орей, но благоразумно промолчал.
– Соседи скоро придут, – Фархат развернулся и откинул занавеску окна. – Священник должен скоро прийти зачитать молитвы.
– Мне… обязательно быть здесь? – закрыв глаза, спросил Орей. Получилось почти четко. На него обратились три пары недоумевающих глаз.
– Я бы хотел… – монах хватанул ртом воздух, как задыхающаяся рыба. – Мне нужно… прочесть книги… – не сумев закончить фразу, он показал пальцем вверх.
– Вернешься в обитель? – насторожился Арслан.
– Вам же нужна помощь. И я… – дыхание сперло, воздуха не хватало, чтобы нормально говорить. – Я.. пока не пойду… в… паломничество.
– Да будет так. Мы не вправе удерживать тебя в твоем достойном стремлении, – сказал Оттар, кивнув. Фархат тоже одобрительно мотнул головой.
– Арслан, мне нужно зайти в… твой дом, перед тем как я… уйду, – произнес монах, помня о том, что с чужаками женщин оставлять нельзя.
– Хорошо, – согласился Арслан. – Я не могу сейчас покинуть свою семью, поэтому не пойду тебя провожать. Просто знай, монах, что пока ты помогаешь нам – ты мне как брат.
Орей, смутившись, встал из-за стола, благословил Назиру с плачущими детьми, побормотал молитвы над покойником и быстро вышел во двор. Стало легче дышать, но серьезных проблем прибавилось.
Он вернулся к дому Арслана и вошел внутрь. На кухне Зариме перекладывала румяные пироги с противня на круглое расписное блюдо.
– Монах? – она окинула его взглядом. Орей стоял перед ней, глядя прямо в круглое удивленное лицо. Наверное, её настораживало отсутствие мужа.
– Я хотел попросить, перед тем как уйду…
– Уйдешь? – взгляд и голос Зариме отравила печаль. У Орея чуть сердце не выпрыгнуло от волнения, с ладоней едва ли не капало, но в то же время в груди вспыхнуло тянущее, но вместе с тем приятное чувство, объяснить которое было невозможно.
– Мне нужно ненадолго вернуться в обитель. Я хотел бы попросить тебя… – он перевел дух, вдруг стало так жарко, что на лбу выступила испарина. – Мне в комнату к вечеру нужна чистая вода для омовений.
– В комнату? – Зариме склонила голову вбок.
– Да. Я… – объяснять это не хотелось, но пришлось. Женщина довольно откровенно всё объяснила ему ночью. – Я должен быть один, когда… ну… э-э… раздеваюсь. Таков монастырский устав.
Зариме похлопала пышными черными ресницами и понятливо кивнула.
– А могу я пойти с тобой в обитель? – вдруг спросила она. – Хочу помолиться о ребенке в святом месте…
Орей, едва сдержавший эмоции, чуть не сказал «да», но вовремя спохватился. Вся его душа была согласна на это, но разум твердил, что подобного делать нельзя. Как минимум потому, что на порог обители ещё ни одна женщина не ступала, а в обществе этих деревенских жителей, что ни шаг в сторону, то позор. В итоге Зариме ждала ответа, а монах, поглощенный собственной внутренней борьбой, тяжело молчал и глядел в одну точку перед собой.
– Нет, – сказал он. – Это недопустимо. Я сам там помолюсь о твоих детях.
Зариме ничего не ответила на эти слова, резко развернулась и снова занялась кухонными делами. Орей думал извиниться, но не стал, взял из комнаты свой мешок, прихватил два пирога в дорогу и покинул дом.
Мысли о чужой жене больше его не оставляли. Всю дорогу, что он шел мимо пастбищ, перед его взором стояли большие печальные глаза Зариме.
5. Не разменяй на прах духа своего
«Никогда не забывай запирать курятник! Ибо ночь темна и полна хищников!»
Отец Мусаил, наставления о ведении хозяйства.
Орей миновал наблюдательный пост Шадиба и следовал по широкой тропе, постепенно уходящей вверх. По обе стороны стелились уже знакомые ему поля.
Мысли с каждый шагом становились все запутанней. Он пробовал читать литанию путешественника, но постоянно сбивался. Стоило чуть задуматься, отвлечься, и в воспоминаниях вместо слов заученных молитв появлялся печальный взгляд Зариме. Как наяву он слышал её мольбы. Смешанные чувства запретного и непознанного планомерно превращались в неприязнь к Арслану, а ведь он должен бы благодарить селянина, что тот не бросил Орея в беде и позволил жить под своей крышей. Логика упрямо твердила об этом, да только в душе монаха никакой благодарности и в помине не было. Одна глухая злоба, смутное желание избавиться от своего нового знакомого. И почему убили Хасана, а не этого, явно недостойного человека? Высшие решили его судьбу несправедливо…