Понимая, что прятаться всю жизнь не получится, Орей насилу смог справиться с резко усилившимся волнением и робко выглянул из-за занавески. Большая комната была освещена лучами утреннего солнца, Арслан уже доедал свой завтрак, сидя за столом.
Монах вышел к нему и сел, понуро опустив голову.
– Да благословят Высшие твою трапезу, добрый хозяин… – с трудом выговорил он. Селянин тяжело вздохнул и допил молоко из глиняной кружки.
– Тебе надо сходить к Оттару, извиниться. Я, конечно, объяснил ему, что всё произошедшее вчера, содеянное и сказанное тобой – действие вина. Но будет лучше, если он сам примет твои извинения, – ответил Арслан. – Ты же добропорядочный человек.
Орей кивнул и сказал:
– Мне… стыдно.
– Но знаешь, ты в самом деле, говорил очень смело. Прямо. Мы не можем так говорить, – сказал селянин и поднялся. – Кому-то твои речи понравились, но кого-то и напугали. Так что, будь осторожен.
– Ты уходишь?.. – монах почувствовал, как от волнения заколотилось сердце. И он снова, названный братом, останется наедине с Зариме.
– Да, нужно проверить силки, вдруг добыча попалась. Скажу бабе, чтобы накормила тебя, – Арслан вышел из комнаты на кухню и начал резко разговаривать с женой. Орей пытался не вслушиваться, но пренебрежительный тон, которым Арслан обращался к Зариме, как будто унижал и его.
Когда хозяин дома ушел, монах не стал сразу выходить на кухню. Недолгое время выждал. Встал, послонялся по комнате, вернулся к себе, но вскоре быстро вышел, не найдя себе места.
Оказалось, что Зариме пироги и молоко подала на кухне, за «женским» столом. Орею было все равно, где есть, и его это нисколько не оскорбило. Хоть он узнал местные порядки, но не воспринимал их обязательными для себя. Все-таки монах вырос в Обители и воспитан иначе. Он прочитал молитву над едой, смущенно попытался завязать беседу о погоде, зачем-то спросил о козах, но Зариме, ничего не ответив, круто развернулась и ушла во двор.
И вместе с запахом выпечки по кухне витало ощутимое напряжение от всего невысказанного, от слов, которые могли погубить их обоих. Пусть даже рядом не было никого, чтобы услышать и осудить, Зариме и так сказала ему больше, чем положено говорить женщине в этом суровом обществе. Монах снова подумал, что не стоит лезть в личную жизнь этой семьи. Но с каждым днем, проведенным с ними под одной крышей, это становилось всё сложнее.
Утолив голод, Орей отправился на встречу с Оттаром. Попытался придумать, как будет извиняться, но пока в голову ничего не приходило.
Теплое утро встретило Орея объятиями солнечных лучей. На маленьких клумбах у дома цвели фиалки и желтые петуньи, жена Арслана собирала травы в огороде. Квохтали ходящие возле дома куры, жужжали насекомые, назойливая муха закружилась возле лица монаха, и он её отогнал.
Орей воровато осмотрелся. На глаза попалась сторожевая вышка на границе деревни и силуэт стражника, что наблюдал за дорогой. Несмотря на то, что мужчина смотрел в противоположную сторону, этого оказалось достаточно, чтобы тут же оставить идею о разговоре с чужой женой. И все равно, многое хотелось прояснить.
Она всё ещё хочет убежать с монахом? И какие будут последствия этого?
Орей оставил мысли о Зариме и её муже, покинул двор, закрыв за собой калитку, и свернул налево. Проселочная дорога, пролегающая между домами, где позади заборов кипела чуждая ему семейная жизнь, привела его к двухэтажному дому главы семейства Маас Фарек. Со второго этажа на монаха строго посмотрела пушистая кошка матери Рифуды, но вскоре потеряв интерес, медленно легла и зажмурилась. Монах постучался в калитку, и ему спустя некоторое время открыл черноокий высокий юноша – сын Оттара, Гурам.
– Я… я пришел к твоему отцу, – тихо выговорил Орей, благословив его.
– Конечно, он ждет, – Гурам пригласил монаха войти, неотрывно наблюдая за ним.
Орей коротко поблагодарил парня, шагнул во двор и прошёл до высокого крыльца, откуда сразу вышел Оттар в кожаном жилете, накинутом поверх длинных белых одеяний. Густые темные с проседью волосы прикрывал круглый головной убор бордового цвета, расшитый золотистыми узорами, похожими на те, что Орей видел на тиаре матери рода.
Монах замер, разглядывая странные одежды старшего брата Арслана, и понял, что в его знаниях о гортазианской культуре есть существенные пробелы.
Вот бы в Обители меньше времени уделяли молитвам и чуточку больше рассказам о внешнем мире. Смутно припоминались наставления отца Мусаила: «Мир многообразен, и даже в пределах одного народа, могут быть существенные различия, как в диалекте, так и в церемониальной одежде».