Хватая ртом воздух, Орей зашатался на месте и рухнул в яму, над которой до этого незыблемым стражем возвышалась кафедра. Тварь свалилась с монаха при падении и осталась наверху, дав ему пару секунд передышки.
Тайник оказался такой глубины, что Орей не мог поместиться в нем целиком. Пришлось присесть, а руки прижать к себе, из-за чего острие меча торчало наружу.
Над угодившим в ловушку монахом раздавался мерзкий хруст костей и протяжный стон, но лезвие меча торчало из ямы примерно на треть своей длины. Орей на всякий случай втянул голову в плечи, как вдруг услышал скрежет камня о камень.
Умертвие начало сдвигать кафедру. Не ограниченное силой мышц, оно вполне могло совершить подобное, чтобы замуровать монаха внизу.
У Орея от страха резко потемнело в глазах, и он перестал что-либо видеть.
– Свет! – выкрикнул он, и вдруг меч в его руках вспыхнул как солнце и озарил всю библиотеку. Скрежет камня прекратился. Тварь с шипением отскочила от сияющего оружия. Орей наполовину высунулся из ямы, осветив парты, между рядами которых валялась глыба кафедры. В стороне, позади столов, металось недовольное умертвие.
Монах взглянул на оружие и разглядел начертанные на лезвие символы, которые не смог прочесть. Замешательство длилось долю секунды, стон одержимого мгновенно пробудил его.
Орей вылез из тайника, понял, что пока меч сияет, тварь не нападет, но и сам напасть не мог – слишком далеко, никак не успеть добраться. Да и как управиться с оружием, которое впервые держишь в руках?
Меч погас, погрузив библиотеку в кромешную тьму.
Хруст костей и торжествующий вой возвестили о смертельной опасности.
– Вот дерьмо… – снова выругался монах и подумал: «Да простят меня Высшие».
Орей успел выставить перед собой меч, вытянув обе руки, а в следующий миг его сбило с ног и впечатало в стеллаж с книгами. Перед лицом он вновь ощутил гнилостный запах трупа, но вой вмиг утих. Челюсть в последний раз клацнула у лица, мертвец дернулся всем телом и грузно обмяк на лезвии меча в одну секунду.
Монах неловко дернул руками, пытаясь сбросить с лезвия омерзительную ношу. Поверженная тварь еле-еле сползала с меча, словно решила прилипнуть. Пришлось спихивать ногой.
– Свет, – повторил Орей, тяжело дыша. Сердце всё ещё колотилось, а рукоять меча стала мокрой от вспотевших ладоней.
Меч осветил изуродованное тьмой тело Шамета. От почившего настоятеля остались переломанные куски оскверненной плоти. Тазовые кости и ноги вывернуты в другую сторону, как и шея, а живот насквозь пронзен мечом. И ни одной капли крови, только немного пены на всклокоченной бороде.
Орей опустился на колени рядом с телом и долго смотрел на него, не решаясь двинуться с места, пока свет на мече не начал гаснуть.
– Свет! – позвал он снова, но ничего не произошло, а сжавшаяся в кулак ладонь хватанула только воздух.
Оружие пропало.
– Что?.. – монах обескураженно ощупал пол вокруг себя, но ничего не нашел и не увидел. Рукой случайно задел тело Шамета и вскрикнул. Старик был мертв окончательно, и Орей надеялся, что больше никто и ничто не потревожит его покоя.
Он подполз к тайнику, пошарил рукой в поисках меча, но и там ничего не обнаружилось. Остался только плащ на полу, который монах подобрал и вытер им окровавленный лоб. Некоторое время он сидел, комкая в руках плотную ткань, ощупывая круглую застежку-шестерню и золотую цепочку.
– Это ещё что? – слетело с его губ, и вещь внезапно истаяла в его руках так же, как меч.
– Вот тебе и наследие, Орей, – сказал он себе. – Всего лишь мираж.
2. Не видеть зла, не желать зла, не совершать зла
«В моей деревне, где я прежде жил до Отречения, случалось много всякого. Люди были разные: и плохие, и хорошие. Но один случай мне запомнился особенно. Как-то раз умерла женщина, и я узнал, что её убил муж. Я возмутился совершенному преступлению, но отец строго выговорил мне: никогда не лезь в чужую семью, это их дело. Тот мужчина не понес никакого наказания за убийство. И тогда я впервые подумал, что наше общество несправедливо».
Брат Берилл, проповедь послушникам в библиотеке.